Пертская красавица

Так слабовольный государь старался ублажить брата и обмануть самого себя, утверждая как нечто безусловное, что между дядей и племянником существует нежная привязанность, которой на деле не было и тени.

– Ваша отцовская нежность слишком легко переходит в тревогу, милорд, – сказал Олбени. – Я отнюдь не предлагаю предоставить принцу свободу следовать буйным его наклонностям. Я разумею так: Ротсея следует поместить на короткое время в какое-нибудь подобающее место уединения, отдать на попечение какого-либо разумного советника, который будет отвечать за поведение и безопасность принца, как наставник отвечает за ученика.

– Что ты! Наставник? Словно Ротсей не взрослый! –

возмутился король. – Он уже два года как вышел из возраста, когда юноша считается по нашим законам несовершеннолетним,

– Римляне были мудрее, – заметил Олбени, – по их законам совершеннолетие наступало четырьмя годами позже, а если следовать здравому смыслу, право надзора может простираться в случае нужды и дальше, так что срок, когда человека признают совершеннолетним, должен меняться в зависимости от нрава. Возьмите, например, юного

Линдсея*, графа Крофорда (кстати, он выступает покровителем Рэморни в его споре с городом): это мальчик пятнадцати лет, обуреваемый сильными страстями и твердо идущий к цели, как мужчина лет тридцати, тогда как мой царственный племянник, обладая куда более приятными и благородными свойствами и ума и сердца, в свои двадцать три года проявляет иногда легкомыслие своенравного юноши, которого ради его же блага следует держать в узде.

Но не огорчайтесь, что это так, государь мой, и не гневайтесь на вашего брата, если он говорит вам правду, потому что лучшие плоды – те, что медленно созревают, и лучшие кони – те, с которыми было немало труда, пока их не объездили для поля битвы или для ристалища.

Герцог умолк и, дав королю Роберту погрузиться в раздумье, выждал две-три минуты, а затем добавил более веселым тоном:

– Но не сокрушайтесь, мой благородный государь, может быть спор удастся еще разрешить без боя и без всяких трудностей. Вдова бедна, потому что ее муж, хоть и получал достаточно заказов, был склонен к безделью и мотовству, так что дело, пожалуй, можно будет уладить посредством денег, а то, что придется уплатить во искупление за пролитую кровь, мы покроем из доходов с поместья Рэморни.

– Нет, мы всё уплатим сами, – сказал король Роберт, жадно ухватившись за надежду мирно разрешить неприятный спор. – Состояние Рэморни сильно пошатнется в связи с его отставкой от двора и увольнением от обязанностей при доме Ротсея, невеликодушно бить лежачего…

Но вот идет наш секретарь, настоятель монастыря, возвестить нам, что пора открывать совет… С добрым утром, мой достойный отец!

– Benedicite, государь, – отвечал приор.

– Добрый отец, – продолжал король, – не будем ждать

Ротсея – мы сами поручимся, что он примет наши советы, и приступим к разбору дел, касающихся королевства. Какие у вас вести от Дугласа?

– Он прибыл в свой замок Танталлон, государь, и прислал гонца с извещением, что хотя граф Марч отсиживается в крепости Данбар, никого к себе не допуская, друзья и вассалы изменника собрались и стали лагерем близ Колдингема*, где, по-видимому, ждут из Англии подмоги.

Хотспер и сэр Ралф Перси стягивают к шотландской границе большие силы.

– Невеселые новости, – вздохнул король. – И да простит господь Джорджа Данбара!

В эту минуту вошел принц. Король продолжал:

– Ага, наконец явился и ты, Ротсей… Тебя не видно было на обедне.

– Нынче утром я позволил себе полентяйничать, – ответил принц, – так как ночью у меня была бессонница и лихорадка.

– Ах, безрассудный мальчик! – сказал король. – Когда бы ты не провел без сна заговенье, тебя не лихорадило бы в ночь на пепельную среду.

– Боюсь, я перебил вас на словах молитвы, государь мой, – сказал небрежно принц. – Ваша милость призывали на кого-то благословение небес – несомненно, на вашего врага, потому что чаще всего вы молитесь за врагов.

– Садись и успокойся, безрассудный юноша! – сказал отец, остановив взгляд на красивом лице и грациозном стане любимого сына.

Ротсей пододвинул подушку поближе к трону и небрежно раскинулся на ней в ногах у отца, тогда как король продолжал:

– Я выражал сожаление о том, что граф Марч, которому при расставании мы твердо обещали возместить все обиды, на какие мог он пожаловаться, оказался способен вступить в предательский сговор с Нортумберлендом против родной страны. Неужели он усомнился в нашем намерении сдержать слово?

– Отвечу за него: «Нет», – сказал принц. – Марч не усомнился в слове короля. Но у него могло явиться опасение, что многоученые советники ваши не дадут вашему величеству сдержать королевское слово.

Роберт III широко применял трусливый прием делать вид, что не расслышал слов, которые, когда они дошли до слуха, требуют – даже по его суждениям – гневной отповеди. Он поэтому пропустил мимо ушей возражение сына и продолжал свою речь. Тем не менее неосторожные слова

Ротсея усилили то недовольство, которое зародилось против него в душе отца.