Пертская красавица

Что в том, что все это еще не в твоих руках? Ты любишь красоту, когда сам ты – жалкий, уродливый, бессильный старик? Вот та приманка, которая привлечет самую красивую пташку. Ты слаб и немощен, над тобою тяготеет гнет сильного? Вот то, что вооружит на твою защиту кое-кого посильнее, чем жалкий тиран, перед которым ты дрожал. Тебе потребна роскошь, ты жаждешь выставить напоказ свое богатство? В этом темном сундуке заперта не одна цепь привольных холмов, пересеченных долинами, не один прекрасный лес, кишащий дичью, и покорность тысячи вассалов. Нужна тебе милость при дворах светских или духовных владык? Улыбки королей, прощение старых твоих преступлений папами и священниками и терпимость, поощряющая одураченных духовенством глупцов пускаться на новые преступления? Все это святейшее попустительство пороку покупается на золото. Даже месть, которую, как говорится, боги оставляют за собой – не уступать же человеку самый завидный кусок! – даже месть можно купить на золото! Но в мести можно достичь успеха и другим путем – высоким искусством, и такой путь куда благородней! А потому я приберегу свое сокровище на другие нужды, а месть свершу gratis59, более того – к торжеству отмщения обиды я прибавлю сладость приумноженных богатств!»

Так размышлял Двайнинг, когда он, вернувшись от сэра

Джона Рэморни, прибавил к общей массе своих накоплений золото, полученное за разнообразные услуги, затем, полюбовавшись минуты две на свои сокровища, он запер на ключ тайник и отправился в обход пациентов, уступая проход у стены каждому встречному, кланяясь и снимая шляпу перед самым скромным горожанином, владельцем какой-нибудь жалкой лавчонки, или даже перед подмастерьем, еле-еле зарабатывающим на хлеб трудом своих мозолистых рук.

59 Бесплатно (лат.)

«Мерзавцы, – думал он про себя, делая поклон, – подлые, скудоумные ремесленники! Знали бы вы только, что я могу отворить этим ключом! Злейшая непогода не помешала бы вам снять шляпу предо мной, самая гнусная лужа среди вашего городишки не показалась бы вам слишком мерзкой, чтобы пасть в нее ниц, благоговея пред владельцем такого богатства! Но я еще дам вам почувствовать мою силу, хотя мне нравится прятать ее источник. Я стану инкубом для вашего города*, раз вы отвергли меня и не избираете в городской совет. Я, как злой кошмар, буду гнать вас и душить, оставаясь сам невидимым… А этот жалкий

Рэморни туда же! Потеряв руку, он, как бедный ремесленник, утратил с нею единственную ценную часть своего существа – и он еще осыпает меня оскорблениями, как будто хоть что-нибудь из всего, что может он сказать, в силах пошатнуть стойкий ум, подобный моему! Обзывая меня плутом, мерзавцем или рабом, он поступает не умнее, чем если бы вздумал развлекаться, выдергивая мне волосы в тот час, когда я держал бы в руке пружины его сердца. За каждое оскорбление я тут же могу отплатить телесным страданием или душевной болью… Хе-хе! Надо сознаться, я не остаюсь у рыцаря в долгу!»

В то время как лекарь тешился своею дьявольской думой и, крадучись, пробирался по улице, за его спиной послышались женские голоса.

– А, вот он, слава пречистой деве! Во всем Перте кто, как не он, поможет нам сейчас! – сказал один голос.

– Пусть там говорят о рыцарях и королях, воздающих за обиды, как это у них называется, а мне, кумушки, подайте достойного мастера Двайнинга, составителя лекарств! –

добавил другой.

В ту же минуту лекарь был окружен и схвачен говорившими – почтенными матронами славного города Перта.

– В чем дело? Что такое? – усмехнулся Двайнинг. – У

кого тут корова отелилась?

– Не в отёле на этот раз дело, – сказала одна из женщин.

– Умирает бедный малыш, потерявший отца. Иди скорее с нами, ибо все наше упование на тебя, как сказал Брюс Доналду, Властителю Островов*.

– Opiferque per orbem dicor60, – сказал Хенбейн Двайнинг. – От чего умирает ребенок?

– Круп у него… круп, – запричитала одна из кумушек. –

Бедняжка хрипит, как ворон.

– Cynanche Irachealis61. Эта болезнь быстро вершит свое дело. Немедленно ведите меня в дом, – продолжал врач, который зачастую оказывал помощь больным бесплатно –

невзирая на свою жадность, и человеколюбиво – несмотря на свой злобный нрав. Так как мы не можем заподозрить его в более высоких побуждениях, возможно его толкали на это тщеславие и любовь к своему искусству.

Тем не менее в этом случае он, пожалуй, уклонился бы и не пошел к больному, знай он, куда его ведут добрые кумушки, и располагай временем придумать отговорку. Но лекарь не успел сообразить, куда идет, как его чуть ли не втолкнули в дом покойного Оливера Праудфьюта, откуда доносилось пение женщин, обмывавших и обряжавших тело покойного шапочника к назначенному на утро обряду.

60 Я не славлюсь по всему свету как подающий помощь (лат).

61 Старинное латинское обозначение дифтерии.

Их песнь, если ее переложить на современный язык, прозвучала бы примерно так:

Дух незримый, дух парящий*,

Кротко на того глядящий,

В ком ты сам когда-то жил,

В чьем обличии ты был,