Пертская красавица

Этот Крофорд, бессовестный юнец, видел, как я мучаюсь, и ничуть не пожалел меня… Что? Быть к нему справедливым? Вот уж поистине! Захоти я быть справедливым к нему и ко всему человечеству, я должен бы вышвырнуть юного графа в окно и на этом прервать его карьеру. Потому что если Линдсей вырастет тем, чем обещает стать, его успех явится источником бедствий для всей Шотландии, а для долины Тэя в особенности… Ты осторожней снимай повязку, лекарь: незаживший обрубок так и горит, коснись его муха крылом – для меня это что кинжал!

– Не бойтесь, мой благородный покровитель, – усмехнулся лекарь, тщетно стараясь притворным сочувствием прикрыть свое злорадство. – Мы приложим новый бальзам и – хе-хе-хе! – облегчим вашему рыцарскому благородию зуд, который вы так стойко переносите.

– Стойко, подлец! – сказал Рэморни с гримасой боли. –

Я его переношу, как переносил бы палящие огни чистилища… Кость у меня как раскаленное железо! Твоя жирная мазь зашипит, если капнуть ею на рану… Но это декабрьский лед по сравнению с той лихорадкой, в которой кипят мои мысли.

– Мы попробуем сперва успокоить мазями телесную боль, мой благородный покровитель, – сказал Двайнинг, – а потом, с разрешения вашей чести, покорный ваш слуга попытается применить свое искусство к врачеванию возмущенного духа… Впрочем, душевная боль должна до некоторой степени зависеть от воспаления в ране, когда мне удастся смягчить телесные муки, я надеюсь, волнение мыслей уляжется само собой.

– Хенбейн Двайнинг! – сказал пациент, почувствовав, что боль в ране утихла. – Ты драгоценный, ты неоценимый лекарь, но есть вещи, которые вне твоей власти. Ты мог заглушить телесную боль, сводившую меня с ума, но не научишь ты меня сносить презрение мальчишки, которого я взрастил! Которого я любил, Двайнинг, – потому что я и впрямь любил его, горячо любил! Худшим из дурных моих дел было потакание его порокам, а он поскупился на слово, когда единое слово из его уст сняло бы всю тяжесть с моих плеч! И он еще улыбался – да, я видел на его лице улыбку, когда этот ничтожный мэр, собрат и покровитель жалких горожан, бросил мне вызов, а он ведь знал, бессердечный принц, что я не способен держать оружие… Я не забуду этого и не прощу – скорее ты сам начнешь проповедовать прощение обид! А тут еще тревога о том, что назначено на завтра… Как ты думаешь, Хенбейн Двайнинг, раны на теле убитого в самом деле должны открыться и заплакать кровавыми слезами, когда к нему приблизится убийца?

– Об этом, господин мой, я могу судить только с чужих слов, – ответил Двайнинг. – Слыхал я, что бывали такие случаи.

– Скотину Бонтрона, – сказал Рэморни, – берет оторопь при одной мысли об этом. Он говорит, что скорее пойдет на поединок. Что ты скажешь?.. Он железный человек.

– Не впервой оружейнику бить железо, – ответил

Двайнинг.

– Если Бонтрон падет в бою, меня это не очень опечалит, – признался Рэморни, – хотя я потеряю полезного подручного.

– Полагаю, ваша светлость не станет так о нем печалиться, как о той руке, которую вы потеряли на Кэрфью-стрит… Простите мою шутку, хе-хе-хе!. Но какими полезными свойствами обладает этот Бонтрон?

– Бульдожьими, – сказал рыцарь, – он кусает не лая.

– А вас не страшит его исповедь? – спросил врач.

– Как знать, до чего может довести страх перед близкой смертью, – ответил пациент. – Он уже выказывает трусость, хотя она всегда была чужда его обычной угрюмости, бывало, он и рук не ополоснет, убив человека, а сейчас не смеет глянуть на мертвое тело – боится, что из ран выступит кровь.

– Хорошо, – сказал лекарь, – я сделаю для него что смогу, потому что как-никак тот смертельный удар он нанес в отмщение за мои обиды – даром что удар пришелся не по той шее.

– А кто тому виной, подлый трус, – сказал Рэморни, –

если не ты сам, принявший жалкую косулю за матерого оленя?

– Benedicite, благородный сэр! – возразил изготовитель зелий. – Вы хотите, чтобы я, работающий в тиши кабинета, оказался так же искусен в лесной потехе, как вы, мой высокородный рыцарь, и умел в полночном мраке на прогалине отличить оленя от лани, серну от сайги? Я почти не сомневался, когда мимо нас к кузнице пробежал по переулку человек в одежде для пляски моррис. Но все-таки тогда меня еще смущала мысль, тот ли это, кто нам нужен: мне показалось, что он вроде бы ростом поменьше. Но когда он вышел опять, пробыв в доме достаточно долго, чтоб успеть переодеться, и враскачку прошел мимо нас в кожаном камзоле и стальном шлеме, да еще насвистывая любимую песенку оружейника, сознаюсь, тут я был введен в обман super totam mate-riem55. Я и напустил на него вашего бульдога, благородный рыцарь, и тот неукоснительно исполнил свой долг – хоть и взял не того оленя. Поэтому, если проклятый Смит не убьет на месте нашего бедного друга, я сделаю так, что дворовый пес Бонтрон не пропадет, или все мое искусство ничего не стоит!