Пертская красавица

Лэтам. Но ты же знаешь, у этого торговца зельями всегда язык говорит одно, а улыбка – другое… Так вот, Оливер, ты у нас не хитер… то есть я хотел сказать, ты слишком честен… и не станешь говорить против истины. А так как

Двайнинг упомянул, что ты тоже видел эту особу…

– Я ее видел, Саймон Гловер? Двайнинг говорит, что я видел ее?

– Нет, не совсем так… Он говорит, что ты ему сказал, будто ты встретил Смита в таком обществе.

– Он лжет, и я запихну его в аптечную банку! – сказал

Оливер Праудфьют.

– Как! Ты вовсе и не говорил ему о такой встрече?

– А если и говорил? – ответил шапочник. – Разве он не поклялся никому словечком не обмолвиться о том, что я ему сообщу? Значит, если он доложил вам о случившемся,

он, выходит, лжец!

– Так ты не встретил Смита, – прямо спросил Саймон, –

в обществе распутной девки, как идет молва?

– Ну, ну!. Может, и встретил, может, и нет. Сам посуди, отец Саймон: я четыре года как женат, где уж мне помнить, какие ножки у бродячих певиц, и походочка, и кружева на юбке, и прочие пустяки… Нет, пусть об этом думают неженатые молодцы вроде моего куманька Генри.

– Вывод ясен, – сказал в раздражении Гловер, – ты в самом деле на Валентинов день встретил его при всем честном народе, на людной улице…

– Ну зачем же, сосед? Я встретил его в самом глухом и темном переулке Перта. Он быстро шагал к себе домой и, как положено кавалеру, тащил на себе и даму и всю ее поклажу: собачонка на одной руке, а сама девица

(по-моему, очень пригожая) повисла на другой.

– Святой Иоанн! – воскликнул Гловер. – Да перед таким бесчестьем доброму христианину впору отречься от веры и начать со зла поклоняться дьяволу! Не видать ему больше моей дочери! По мне, лучше ей уйти с голоногим разбойником в дикие горы, чем обвенчаться с человеком, который уже сейчас так бессовестно преступает и честь и приличия… Не нужен он нам!

– Полегче, полегче, отец Саймон, – остановил его нестрогий в суждениях шапочник. – Вы забыли, что такое молодая кровь! Он недолго возжался с потешницей, потому что… Уж скажу вам правду, я за ним немножко последил…

и я видел, как перед рассветом он вел свою красотку на

Сходни богоматери, чтобы сплавить ее по Тэю из Перта. И

я знаю наверное (порасспросил кого надо) – она отплыла на паруснике в Данди. Так что сами видите, это была лишь мимолетная забава юности.

– И он приходит сюда, – возмутился Саймон, – и требует, чтобы его пустили к моей дочери, а тем часом дома его ждет красотка! По мне, лучше бы он зарезал в драке двадцать человек! Нечего и говорить, ясно всякому, а уж тем более тебе, Оливер Праудфьют, потому что, если ты сам и не таков, ты хотел бы слыть таким… Но все же…

– Эх, не судите так сурово, – сказал Оливер, который теперь только смекнул, как подвел он друга своей болтовней, и чем ему самому грозит недовольство Генри Гоу, если

Саймон передаст оружейнику, в какие разоблачения пустился храбрый вояка – и не по злому умыслу, а просто по суетности нрава. – Надо помнить, – продолжал он, – что юности свойственно безрассудство. Случай соблазнит человека на подобную шалость, а исповедь скинет ее со счетов. Могу вам признаться, что хотя моя жена самая приятная женщина в городе, однако же и я…

– Молчи ты, глупый хвастун! – крикнул с сердцем

Гловер. – Твои похождения, что любовные, что боевые, –

одна легенда. Если тебе непременно нужно лгать, потому что такова твоя природа, неужели ты не можешь придумать что-нибудь, чему бы люди поверили? Точно я не вижу тебя насквозь, как если б я смотрел на огонь в роговом светильнике! Точно я не знаю, грязный сучильщик гнилой пряжи, что дойди твоя похвальба до ушей жены, ты не посмел бы переступить порог собственного жилья, как не посмел бы скрестить оружие с мальчишкой двенадцати лет, который первый раз в жизни вынул меч из ножен! Клянусь святым Иоанном, вот возьму да передам твоей Моди, чем ты так бойко хвастаешь, получишь тогда по заслугам за свои труды, разносчик сплетен!

При этой угрозе шапочник так затрепетал, точно у него неожиданно просвистела над головой стрела из арбалета.

– Ой ли, добрый отец Гловер! – залепетал он с дрожью в голосе. – Вы вот гордитесь своими седыми волосами. Поразмыслите, милый сосед, не слишком ли вы стары, чтобы вступать в пререкания с молодым воителем? А что до моей

Моди, то здесь я вполне на вас полагаюсь – уж кто другой, а

Саймон Гловер не станет нарушать мир в чужой семье.

– Не больно-то на меня полагайся, бахвал! – вскипел

Гловер. – Ступай вон да уноси подальше то, что ты зовешь головою, а не то я тряхну стариной и обломаю твой петушиный гребень!

– Вы хорошо повеселились на проводах масленицы, сосед, – сказал шапочник, – и я вам желаю спокойного сна.

Утром мы встретимся более дружески.

– А нынче прочь от моего порога! – закричал Гловер. –

Мне стыдно, что твой праздный язык мог меня так взволновать… Болван… скотина… хвастливый петух! – восклицал он, кинувшись в кресло, когда шапочник удалился.