Пертская красавица

Он снова крепко запер дверь и вернулся на кухню, досадуя, что, поддавшись жалости к трусу, позволил нарушить мрачное свое одиночество, хоть и пора бы уж знать, подумал он, что жалость в нем так же легко пробудить, как страх в его боязливом приятеле.

– Ну как? – сказал он, увидев, что шапочник преспокойно расположился у очага. – Что за дурацкая выходка, мастер Оливер?.. Я никого поблизости не вижу, кто мог бы тебя обидеть…

– Дай мне попить, добрый куманек, – сказал Оливер. –

У меня дыхание сперло, так я спешил к тебе!

– Я поклялся, – сказал Генри, – что в этом доме не будет нынче гулянья … На мне, ты видишь, и одежда затрапезная, и я не пирую, а пощусь, несмотря на праздник, потому что на то есть причина. А ты уже и так довольно нагрузился для праздника, судя по тому, как заплетается у тебя язык…

Если хочешь еще вина или эля, иди куда-нибудь в другое место.

– Да, нынче меня крепко угостили, – сказал бедный

Оливер. – Я даже чуть не утоп в вине… Будь она проклята, эта тыква!. Мне бы глоток воды, куманек, – уж в нем ты мне, наверно, не откажешь? Или, если соблаговолишь, чашку холодного легкого пивка.

– Только и всего? Ну, за этим дело не станет, – сказал

Генри. – Но сильно же ты нализался, коли запросил таких напитков.

С этими словами он нацедил из стоявшего рядом бочонка большой, на добрую кварту, жбан. Оливер жадно схватил его, поднес трясущейся рукой ко рту и, волнуясь, высосал дрожащими губами все содержимое, хотя пиво, как и просил он, было некрепкое, но так он был измучен всяческими страхами и опасениями, что, поставив жбан на дубовый стол, вздохнул во всю грудь, не говоря ни слова.

– Что ж, горло ты промочил, куманек, – сказал Смит – В

чем же дело? Где они, тс, что тебе грозили? Я никого не видел.

– Да… Но за мною гнались двадцать человек, пока я не свернул в твой переулок, – ответил Оливер. – Когда же они увидели, что нас двое, они, понимаешь, растеряли свою храбрость, которой у них достало бы, чтоб навалиться всем сразу на кого-нибудь одного из нас.

– Не мели ты вздор, друг Оливер, – оборвал хозяин, – я нынче не расположен шутить.

– Святой Иоанн Пертский мне свидетель, я вовсе не шучу. Меня остановили и подло всего искололи, – он провел ладонью по задетым местам, – сумасшедший Давид

Ротсей с горлопаном Рэморни и всеми прочими. Они влили в меня целый бочонок мальвазии.

– Глупости ты говоришь, приятель. Рэморни чуть не при смерти, как рассказывает всюду торговец зельями, ни он, ни все они не могли, конечно, встать среди ночи, чтобы так озорничать.

– Спорить не стану, – ответил Оливер, – но я видел компанию при факелах и жизнью своей поклянусь, что на них были шапки, которые я сам сделал по их заказу в эту зиму после дня святого Иннокентия. Чудного покроя шапки – и уж свой-то стежок я от всякого отличу.

– Да, тебя, пожалуй, могли крепко поколотить, – согласился Генри. – Страшновато теперь идти назад, уж лучше я прикажу, чтобы тебе постелили здесь. Но ты сразу же ляжешь, потому что я не расположен разговаривать.

– Н-да… Я был бы очень тебе благодарен нынче за ночлег, да только моя Моди рассердится. То есть не рассердится, это бы меня ничуть не испугало, но, сказать по правде, она будет очень беспокоиться в такую бражную ночь, потому что знает, что я, как и ты, смел на язык и скор на расправу.

– Так иди домой, – сказал Смит, – и покажи ей, мастер

Оливер, что ее сокровище цело и невредимо. На улицах тихо… И, скажу напрямик, мне хочется побыть одному.

– Да, только мне надобно поговорить с тобой кое о чем,

– начал опять Оливер, которому и оставаться было боязно и уходить не хотелось. – Вышел у нас шум в городском совете из-за того дела в ночь на святого Валентина. Мэр сказал мне часа четыре назад, что спор будет разрешен единоборством двух бойцов, по одному с каждой стороны, и что наш знакомец Чертов Дик должен показать свою рыцарскую доблесть и сразиться за дело Дугласа и знати, а один из нас – либо ты, либо я – будет биться за Славный

Город. Так вот, хоть я и постарше, все же я согласен ради дружбы и любви, какую мы всегда питали друг к другу, уступить тебе первенство, а самому удовольствоваться более скромной обязанностью палочника47.

47 Так в старину назывались следившие за правилами поединка секунданты, эмблемой которых были белые палки.

Генри Смит, как ни был он рассержен, еле удержался от улыбки.

– Если только это гонит от тебя покой и до полуночи не дает тебе улечься спать, я легко улажу вопрос. Тебе не придется отказываться от лестного преимущества. Я сражался в поединках много раз – слишком, слишком много. А

ты, я думаю, встречался только со своим деревянным султаном: было бы нехорошо, нечестно, неблагородно с моей стороны воспользоваться твоею дружеской жертвой. Иди же домой, и пусть боязнь упустить почет не тревожит твой сон. Спи спокойно в уверенности, что ты примешь вызов, и по праву, потому что этот дерзкий наездник нанес тебе обиду.

– Я очень тебе признателен и премного благодарен, –