сказал Оливер, сильно смущенный нежданной уважительностью оружейника. – Ты мне добрый друг, каким я всегда тебя считал. Но я так же дружески предан Генри
Смиту, как и он Оливеру Праудфьюту. Клянусь святым
Иоанном, я не стану драться по этому спору в ущерб для твоей чести. А уж раз я так сказал, никакой соблазн не заставит меня пойти на попятный, ведь не захочешь ты, чтобы я стал клятвопреступником, хотя бы и ради чести сразиться в двадцати поединках.
– Послушай, – сказал Смит, – признайся, что ты боишься, Оливер. Скажи правду честно и прямо, а иначе я тебе предоставлю самому расхлебывать кашу.
– Нет, милый кум, – ответил шапочник, – ты знаешь, что я никогда ничего не боюсь. Но что и говорить, этот Дик
– отчаянный головорез, а у меня жена, моя бедная Моди, ты знаешь… и малые дети. Ну, а у тебя…
– A y меня, – перебил поспешно Генри, – нет никого и никогда не будет.
– Словом… раз оно так, я предпочел бы, чтобы на поединок вышел не я, а ты.
– Эх, клянусь святою девой, куманек, – сказал Смит, –
легко тебя одурачить! Знай же, глупая голова, что сэр
Патрик Чартерис всегда любил потешиться, и он над тобой подшутил. Неужели ты думаешь, он вверил бы честь города твоей руке? Или я уступил бы тебе первенство, когда пошел бы об этом спор? Ладно, ступай домой, и пусть
Моди наденет тебе на голову теплый ночной колпак, а утром, когда ты съешь горячий завтрак и выпьешь чашку чистой воды, ты сможешь сразиться со своим чурбаном, или султаном, как ты его называешь, – только на нем и доведется тебе в жизни испробовать, как бьют сплеча.
– От тебя ли я это слышу, приятель? – ответил Оливер с большим облегчением, но все же почитая нужным представиться обиженным. – Ты все дразнишься, но мне нипочем, счастье твое, что ты не можешь настолько меня обозлить, чтобы я с тобой рассорился. Ладно, мы кумовья, и я в твоем доме. С чего бы это мы, два лучших в Перте удальца, вдруг скрестили клинки? Ну нет! Я знаю твой горячий нрав и умею это прощать… Значит, спор, ты говоришь, улажен?
– Вполне. Так все гладко, что молот глаже не заделает заклепку, – сказал Смит. – Горожане выдали Джонстону кошель с золотом – за то, что он не избавил их от беспокойного человека по имени Оливер Праудфьют, когда тот был у него в руках, и за это золото мэру достался Бессонный остров, который король ныне жалует ему, потому что всегда в конечном счете все оплачивает король. Таким образом, сэр Патрик получает отличный луг, прямо напротив своего замка, а наша честь ублажена вдвойне: ведь что даровано мэру, то, сам понимаешь, даровано городу. А
главное, Дуглас покинул Перт – двинулся в поход на англичан, которых, люди поговаривают, призвал из-за рубежа изменник Марч. Так что Славный Город освободился от обременительного гостя.
– Но, во имя святого Иоанна, как же все это обделали тишком? – спросил Оливер. – Не было ни с кем разговору?
– Понимаешь, друг Оливер, я думаю, дело вышло так: парень, которому я отрубил руку, оказался, как сейчас выясняется, слугой сэра Джона Рэморни. Он бежал к себе на родину, в Файф. И туда же ссылают сэра Джона – на радость каждому порядочному человеку. Ну, а всюду, где замешан сэр Рэморни, там ищи в придачу и другого человека, куда повыше. Саймон Гловер, я полагаю, так это и объяснил сэру Патрику Чартерису. Если верна моя догадка, то мне впору благодарить небо со всеми святыми, что я не зарубил его там на лестнице, когда он попался мне в руки.
– Я тоже от души благодарю небо и всех святых! –
сказал Оливер. – Я, как ты знаешь, стоял у тебя за спиной и…
– Об этом, коли ты не глуп, помалкивай: закон строго карает всякого, кто поднимет руку на принца, – сказал
Смит. – Лучше не хвататься за подкову, пока она не остыла.
Сейчас дело замяли.
– Если так, – сказал Оливер, отчасти встревоженный, но, в общем, скорее успокоенный сообщениями своего неплохо осведомленного приятеля, – я вправе жаловаться на сэра Патрика Чартериса: как же это он, мэр нашего города, играет честью почтеннейшего горожанина?
– Правильно, Оливер! Вызывай его к барьеру, и он прикажет своему йомену спустить на тебя собак. Но смотри, уже далеко за полночь, тебе не пора ли?
– Нет, я хотел кое о чем с тобой потолковать, куманек.
Но выпью сперва еще кружечку твоего холодненького пивка.
– Чума на тебя, дурень! Я готов послать тебя туда, где холодные напитки – редкостный товар. Ладно, выдуй хоть весь бочонок, если хочешь.
Оливер налил себе жбан, но пил (вернее, делал вид, что пьет) очень медленно, оттягивая время, чтобы обдумать, как подступиться к другому предмету разговора – предмету, касаться которого было куда как не просто сейчас, когда Смит казался таким раздраженным. В конце концов ничего лучшего не пришло ему в голову, как бухнуть сразу:
– Я сегодня видел Саймона Гловера, кум.
– Так, – сказал Смит низким, густым и суровым голосом. – Ты видел, а я тут при чем?
– Ни при чем, ни при чем, – оторопел шапочник. –
Только я думал, может быть, тебе любопытно будет узнать, что он с глазу на глаз спросил меня, встречал ли я тебя на
Валентинов день после драки у доминиканцев – и с кем ты был.