Перун

Профессор по опыту знал, что в таких случаях курочка обыкновенно оказывается или старым, синим и жилистым петухом, которого не берет никакой зуб, или же, наоборот, усердная хозяйка так распарит ее, что от нее остаются только какие-то нитки, сказал:

— Нет, нет, спасибо… Я же сказал, что я мяса не ем…

— И кур не кушаете?

— И кур. Ничего живого…

— Тэк-с… — растерянно проговорил Кузьма Иванович.

Он решительно ничего не понимал в этих диких причудах: люди, по-видимому, состоятельные, а в курице себе отказывают…

Быстро собравшись, Алексей Петрович с Кузьмой Ивановичем уехали, а профессор пошел на озеро посмотреть на «короба». Ребята собрались-было поглядеть на чудного барина, но как только он обратился к ним с каким-то вопросом, все они моментально исчезли и более уже не показывались.

До озера было красивой лесной просекой версты две… И как чудесно дышалось тут, как бодро, весело шагалось по этой песчаной, перевитой узловатыми корнями старых сосен дороге!

Узенькая, едва заметная тропка вбежала на небольшой холмик и среди золотых стволов засверкала широкая гладь большого озера. А за озером — темная синь лесной пустыни. Куда ни кинешь взгляд — ни малейшего признака жилья. Берега озера низки и жутко зыблются под ногой редкого здесь охотника и рыболова. Иногда в бурю озеро поднимается на сжимающий его со всех сторон лес, рвет волнами эти зыбкие берега целыми кусками и потом, когда все успокоится, по озеру из конца в конец и плавают тихо эти маленькие островки с деревьями и кустами и какою-то странною жутью веет от этих тихих, зеленых кораблей…

— Ага! — подумал профессор. — Вот они знаменитые короба-то…

Он сел на большой, точно отполированный, валун, вкруг которого блестела своими крепкими, лакированными листочками брусника, и залюбовался широким, зеленым безлюдьем. А тишина какая!. Вон неподалеку медленно, важно — «точно профессор какой по аудитории расхаживает…», подумал старик, — идет зеленым берегом высокий журавль, то и дело опуская свою длинную шею в траву, где копошились лягушки и всякая другая мелкота; вон, выставив вперед грудь и вытянув длинные ноги, похожая на древнюю острогрудую ладью, медленно и плавно летит над озером серая цапля; где-то в глуши стонут дикие голуби, гремит кем-то потревоженный могучий красавец-глухарь, в порозовевшем от вечернего неба озере громко, пугая, бултыхается крупная рыба. И плавно колышутся на воде и, как привидения, как сон, тихо-тихо плывут вдаль зеленые, тихие, жуткие корабли-островки…

В тихом воздухе вдруг протяжно и тонко зазвенела боевая песнь комара. Крупный, рыжий, проплясав серой тенью перед лицом профессора ровно столько, сколько это требовалось его стратегическими соображениями, он опустился ему на руку, аккуратно расставил свои тонкие, как волосики, ножки и торопливо и жадно погрузил свое острое жало в тело профессора. Тот осторожно поднял руку и следил, как быстро наливалось красной кровью это маленькое, серо-желтое тельце. Вот оно так распухло, что еще мгновение, казалось, и маленький хищник лопнет. Но комар вытащил жало и, перегруженный, совсем обессиленный, поднялся было на воздух и тут, же бессильно, в непередаваемом блаженстве повалился на пахучий, мягкий мох. В комариной душе его было полное довольство жизнью, маленькое тело его плавало в сладкой истоме и дремотно мечтал он, как завтра, сильный, бодрый, будет он плясать в вечернем солнечном луче боевую пляску, и мечтал он о сладостной любви в свежей тени густого куста калины…

А перед профессором плясал уже другой комар, но рука старика неприятно зудела в укушенном месте и поэтому он тихонько отгонял маленького хищника. Тот слегка отлетал в сторону и снова победоносно, самоуверенно трубил и снова нападал… Профессор любовался им… И вдруг острый укол в шею заставил его инстинктивно мазнуть рукой по укушенному месту, но напрасно: лесной воин, подкравшийся с тыла, с победными трубными звуками отлетел в сторону и оба крошки аэроплана пошли на профессора в атаку уже прямо в лоб. Комарам казались опасными и в то же время смешными порывистые, тяжелые движения этого нелепого, огромного создания, неизвестно откуда взявшегося в лесной глуши: такого животного они еще не видывали. Но запах от него шел, хотя и затхлый немного, но теплый и вкусный…

Привлеченные боевыми трубами товарищей, слева неслись еще три сереньких аэроплана, а справа сразу пять. Застоявшийся лесной воздух, казалось, сразу ожил и зазвенел приятным серебристо-нежным, певучим звоном… Профессор сорвал с молоденькой березки несколько веток — от них шел упоительный запах свежей зелени… — и легонько отстранил ими плясавших вкруг его головы свою боевую пляску комаров. Те, как-то насмешливо проделав самые головоломные мертвые петли и падения и на хвост, и на крыло, отлетели в сторону, но тотчас же снова пошли в атаку, вызывая трубными звуками резервы…