Перун

— Что вы? Это совсем немыслинное дело… — сказал Кузьма Иванович, вежливо улыбаясь. — Нам, конечно, воздуху не жалко, но комара набьется до невозможности. Глаз вам сомкнуть не дадут всю ночь. А мы хошь сичас откроем… Да это еще что! — с увлечением продолжал он. — Вы посмотрите, что перед покосами будет — света Божия не видно! Потому лесная сторона — такой уж тут порядок… В ночное лошадей выгоним, так всю ночь костры кладем, а то прямо живьем сожрут. А ежели куда ехать понадобиться, так, ежели лошадь покарахтернее, обязательно всю надо карасином вымазать, а то в такую анбицию войдет, что и костей не соберешь…

— Да как же это вы тут терпите?

— Так вот и маемся… А то вот, как жара пойдет, слепень появится, а за ним — строка, муха такая серая. Это уж не комар вам будет, эта иной раз так жиганет, что индо кубарем завертишься. А комар мы это считаем вроде места пустого…

— А как же Алексей Петрович? — помолчав, спросил уныло профессор.

— Они и в ус не дуют!.. — усмехнулся Кузьма Иванович. — Надели пальто резиновое, шапку кожаную с наушниками и ходом! Не только комару нашему за ними не угоняться, а и меня-то просто в лоск положили. Большое дело затевают, большое!.. Ну, что же, очень приятно… Теперь к Егорью поехали… Чайку на сон грядущий не прикажете?

— Благодарствую. Лучше бы молочка…

— Можно и молочка… Таня, принесите-ка криночку парного…

Скоро Феклиста, шаркая босыми ногами и не смея и глаз поднять на господина, подала хозяину большую, аппетитно пахнущую кринку молока.

— Смотрите, пожалуйста: мушка жизни своей решилась… — проговорил Кузьма Иванович с сожалением и, легонько выковырнув пальцем плававшую в сливках муху, бросил ее на пол, а палец вкусно обсосал. — Пажалуйте…

Стиснув зубы, профессор налил себе в сальный стакан молока.

— Ну, что же, будем ложиться? — вопросительно проговорил он. — Я что-то устал немножко… А завтра я хотел бы кого постарше на счет сказаний всяких старых порасспросить… Может, песни кто знает какие старинные…

Кузьма Иванович, Таня — она все умирала со смеху: поглядеть, соплей перешибешь, а туда же песни… — и Феклиста собрали с пола полосатые половики, притащили невероятную перину, гигантские, нестерпимо воняющие ситцем подушки и стеганое, не гнущееся, как лубок, одеяло. Профессор осторожно осматривал стены: нет ли клопов?

— Ну, почивайте с Господом… — ласково проговорил Кузьма Иванович. — А лампочку я уж приму…

— Сделайте милость…

От лампы было приятно избавиться: от нее нестерпимо воняло керосином.

— Пожелав вам спокойной ночи и приятного сна.

— Спасибо… И вам того же…

За перегородкой, сквозь щели которой золотыми полосками светился огонь, хозяева переговаривались низкими голосами, а потом стали что-то смачно жевать и в жаркой комнате уже вполне определенно запахло порченой свининой…

Вася, Вася, Васенька, —

рявкнуло под окном под рев тальянки, —

Золотые басенки!
Вася бает — сахар тает,
Говорит — живот болит!

Понемногу за перегородкой все стихло — только изредка слышался молитвенный вздох, сдержанный шепот да временами жирная отрыжка. И Кузьма Иванович уже начал легонько похрапывать и было в этом всхрапывании что-то солидное, уверенное в себе. Таня справилась, наконец, с душившим ее смехом и тоже стала дремать… Профессор мучился: все тело огнем горело от укусов, нечем было дышать в этом спертом воздухе, перина прямо жгла все тело… Феклиста о чем-то вздыхала и казнилась на горячей печи…

— Нет, я больше решительно не могу! — поднялся, наконец, профессор, и открыл окно, и облегченно вдохнул в себя полной грудью свежий ночной воздух.

Дышать было прямо наслаждение. И так ярко искрились вверху звезды. И — сразу послышался знакомый звон… Ближе… Ближе… Острый укол в щеку…

— Ах, черт вас совсем возьми!..

Он торопливо закрыл окно, лег и в то же мгновение услыхал, как с потолка, трубя, спускается к нему враг. Он поднял руку, насторожился, чтобы сразу же поразить его. Но писк прекратился — комар, очевидно, уж сел. Но куда? И вдруг укол в сустав среднего пальца поднятой для удара руки. От неожиданности он дрогнул и комар, трубя, стал кружиться над ним, выбирая новое место для нападения. Где-то далеко назойливо пиликала в темноте гармоника…

Он шлепнул рукой по лбу.

— Что? Комары? — сонно спросил Кузьма Иванович.

— Да. Убил….

Профессор решительно повернулся на бок и закрыл глаза. Главное, выспаться, а там все будет хорошо… Но почему эта вонь? Ведь, кажется, уже сели… Или, может, не все? Он крепче закрыл глаза и стал забываться, как вдруг где-то тонко зазвенело. Ближе ближе… Сон сразу слетел. Началась головная боль…

— Нет, не могу… — решительно сказал профессор и сел.

Спать хотелось страшно, но мешало раздражение, мешала духота, мешали комары, мешали вздохи старой Феклисты, которая все казнилась на печи…. Голова болела…