Перуново урочище

Говоривший это громко засмеялся и поправил серый парусиновый мешок на спине.

Это был молодой парень с добродушным, беззаботным лицом. Он казался невысокого роста, который скрадывался необыкновенно широкими плечами.

— Слушай, дядя Александра, — спросил парень, — а этот инженер удачливый?

— Сколько я с инженерскими партиями за золотом ни хаживал, а такого фартливого, как Петр Иванович, не видывал! — ответил Александр и молча еще быстрее зашагал.

Парень оглянулся и свистнул.

— Шарик куда-то провалился, — сказал он, — давеча следы кабаньи на болоте заприметил. Уж не увязался ли за ними?

— А ты бы, Митька, посвистел… Кабы собака не пропала! — наставительно произнес старик и посмотрел через плечо на молодого.

Митька остановился и, вложив два пальца в рот, пронзительно свистнул несколько раз и зашагал дальше, догоняя старика.

Вскоре они прошли возле кустов, где притаился тигр.

Он их видел. Его прозрачные, желтые глаза следили за ними, и, прижав к голове уши, тигр скалил зубы и тихо шипел.

Люди прошли и скрылись в обрыве с журчащим на его дне ручьем.

На тропинке послышался шум и громкий лай.

Отставший Шарик, черная, лохматая дворняга, высунув мокрый язык, догоняла людей.

Не успела она поравняться с засадой тигра, как он выскользнул из травы, могучим ударом лапы убил собаку и, схватив ее зубами, одним прыжком перескочил через кусты и скрылся в чаще.

Старик Александр в это время успел подняться на другой склон оврага и, стоя наверху, оглянулся на Митьку, который, скользя по свежей, сочной траве, с трудом взбирался по крутому обрыву.

Оглянувшись, Александр заметил, как в воздухе мелькнуло полосатое тело тигра.

— Тигр! Тигр! — закричал он, хватаясь за ружье. — Уж не Шарик ли ему попался в лапы?

Они вернулись, осмотрели тропинку и заметили несколько капель крови на траве и огромные отпечатки лап тигра рядом с собачьими следами.

— Пропал Шарик! — проговорил старик. — Сегодня, если догоним партию, отпросимся у инженера и найдем тигра. Шкуру и зубы манзы[17] покупают летом по хорошей цене… Лекарство делают…

— Отпросимся! — согласился Митька. — Ежели до зари уйдем, так до вечера, гляди, и выследим. Он тут, на свободе, видно, кружит недалече.

Через несколько минут оба спутника, перейдя овраг, пробирались по заросшей тропинке, увязая в мягкой болотистой почве и цепляясь за ветви кустов и за шипы колючих растений.

* * *

Дядя Александр, или Гордец, как его называли в селах Уссурийского края, появился в тайге[18] неожиданно.

Кто он был и откуда? — этих вопросов никогда не задают таежные жители, но они чутьем угадали, что старик Гордец — человек бывалый, видавший виды.

Он то появлялся в богатых селах и жил в них по целым неделям, водя компанию со стариками и до поздней ночи засиживаясь в кабаке, то надолго исчезал.

Когда он возвращался, то все замечали, что лицо Гордеца было еще более мрачным и холоднее смотрели его непроницаемые глаза.

Приход «дяди Александры» в деревню ранней весной предвещал прибытие приисковой партии, которую в погоне за золотом вел какой-нибудь инженер или штейгер, руководствуясь не столько наукой, сколько указаниями Гордеца, опытного таежного бродяги.

Во время одного из зимних отдыхов в селе Камень-Рыболов, расположенном на берегу огромного, кишащего рыбой и черепахами озера Ханка, Гордец познакомился с Митькой.

Случилось это совершенно неожиданно.

Гордец поздней осенью пришел в Камень-Рыболов, где жил знакомый урядник, и где, следовательно, никто не стал бы тревожить «дядю Александру» требованием паспорта и прочей бумажной дребедени, к которой старый таежник питал глубокую ненависть.

По утрам дул сильный тайфун[19] и высоко нес с собой тучи песка, окрасившего небо в грязно-желтый, неприветливый цвет. Холодные утренники прибили траву, и сухая, бурая, она жестко шуршала, когда ветер зло рвал ее и пригибал к земле.

По озеру ходили белые барашки, и свинцово-серая вода глухо шумела, разбиваясь о высокий каменный мыс и взбегая на отлогие берега, где ютились избушки местных переселенцев-бобылей.

Последний почтовый пароход давно уже поднялся от Ханки вверх по Сунгаче, и по утрам у берегов белелись тонкие, звонко ломающиеся корки льда, тающего к полдню.

Прибыв в село, Гордец расположился на зимовку в избе Гриценки, на самом выезде из Камня-Рыболова.

Чуть ли не сразу за убогой, покрытой черной соломой хатой почти нищего Гриценки начинались болота, прилегающие к Ханке.

Эти болота тянулись на сотни верст, переходили за Сунгачу и оканчивались где-то на китайской «стороне».

Здесь, среди камышей, осоки, ив и тальника, под защитой трясин, бесчисленных речек и проток, в густых тростниках, окружающих озера, разбросанные по всей огромной площади болот, питающих Ханку, ютилось много бродячего люда.

Днем никто не видел дыма костров или черных фигур таинственных обитателей трясин, среди которых, подобно драгоценному зеркалу, сверкало сливающееся с небом огромное, некогда священное у китайцев озеро Ханка.

Зато ночью в разных местах равнины блестели яркие огни.

Около них копошились люди и иногда, веселя свою мятежную душу, они пускали «пал».