Перуново урочище

Потом услышал Секач блеющий, чужой смех, глухой хряск и почувствовал боль, злую и острую, в груди, в голове, опять в груди — и вдруг, сорвавшись, он полетел туда, в пучину пруда, где возились призраки, неясные и тревожащие, убегавшие все глубже и дальше от людей, кричащих и смеющихся, где тогда впервые почуял Секач ненависть и зависть и откуда попал он на Лену, на дикую Ныгри и в ложок с увалом, где богатство, золото и куда забрел этот маячащий перед ним с топором юркий спиртонос, бросающий слова, как мелкие камни, и блеющий смехом невидимого чужого человека…

БЫК Рассказ из приисковой жизни

Последним вернулся сегодня в казарму Бык.

Новый разрез по целику вели и ему не хотелось уходить. Он знал, что давно на этих местах кто-то копал ямы-шурфы и неглубоко, тут же под мягкой землей, находил большие самородки, а потому и Бык до поздней ночи рыл землю по проведенной инженером метке и, когда последний нарядчик уже собрался уходить и только для вида осматривал фонарь, недовольно оглядываясь на грузную, как из камня высеченную фигуру Быка, тот все еще копал и бил землю острой лопатой и киркой.

Пока шли еще торфа, и ни золотины, ни «жука» никто из приисковой артели не нашел.

— Пойдешь ты, што ли? — нетерпеливым голосом бросил ему наконец нарядчик. — Ишь ты! Здоров работать! Недаром — Бык…

Бык хотел ему было ответить, но в это время кайла ударилась во что-то твердое. Он нащупал в мягкой земле твердый камень. Обмыв его в стоящей рядом бочке, Бык поднес к фонарю и осмотрел камень.

Маленький, жирно блестящий белый обломок прорезывался тонкой, зеленоватой жилкой, расплывающейся местами в пятнышки. Бык улыбнулся. Он понял, что начинается россыпь, и что зеленые жилка и пятнышки это уже золото; бедное, но верное золото.

Грузный человек спрятал камень в карман рваных штанов и со спокойной улыбкой выпрямился, решив, что завтра, встав до артели, он первым будет на своем месте и отсюда поведет свой «урок».

— Идем, нарядчик, что ли?! — сказал он, уже на ходу вскидывая на широкие плечи армяк.

В казарме, когда вошел Бык, было темно. Почти все спали, и только в одном конце на нарах светился огонь и слышался громкий разговор, прерываемый пьяным смехом.

Бык удивился, так как знал, что в такое горячее время водка особенно строго преследовалась на прииске.

Переодевшись и напившись чая, Бык направился в шумный угол, где сын утонувшего в прошлом году артельного старосты, Сенька Косой, встретил его раскатистым смехом и веселым криком.

— А! Чимпион! привет с кисточкой! Извольте к нашему шалашу пристать!

Бык не любил Сеньку, задирчивого, наглого малого из фабричных, труса и доносчика, постоянно трущегося около приисковой конторы. Однако, Бык все время присматривал за парнем, так как был дружен с его отцом и считал себя обязанным, насколько мог, заменить Сеньке и его сестре Варе отца.

— Ты чего бражничаешь? — строго глядя на Сеньку, сказал Бык. — Гляди, кабы с прииска за «гомыру» да и совсем не согнали! Когда разрез ведут — не полагается это.

— Не бойсь! — бойко ответил парень. — Мне нонче все можно…

Видя недоумение на лице Быка, Сенька обвел лукавым взглядом своих собеседников и со смехом сказал:

— Я намедни для главноуправляющего богатое золото нашел. Сегодня попозднее, когда темь совсем падет, пойду отдавать из полы в полу.

— Н-ну?! — обрадовался Бык. — Говори, Сеня, как так?!

Но парень, громко смеясь, протянул ему чарку и сказал:

— Знай, пей, чимпион!

Чарка ходила по рукам, булькал спирт в большой баклаге, и в углу на нарах росло веселье.

С щелканьем падали на нары «святцы», засаленные карты, шли разговоры, и старательно пели глухими, охрипшими от сырости и водки голосами.

Вспоминали, как лет двадцать тому назад тут же рядом Званцовы и Бахрушины копали и мыли золото, и как оно потом вдруг ушло куда-то, как трудно жилось последние годы на прииске, как владельцы то хотели их бросить, то продать, и как вдруг нашлись англичане, купившие эту, казалось, уже истощенную землю и нашедшие новые россыпи.

— Заживем теперь по-старому! — крикнул старатель Григорий Крошкин и залпом выпил большой стакан разбавленного спирта. — Шабаш — прошло лихое время!

— Ну, расскажи, Бык, как ты-то жил в чимпионах, — предложил вдруг Сенька и, нагибаясь к нему, налил полный стакан спирта. — Расскажи-и!

И старик начал свой рассказ. Он был атлетом и ворочал большие тяжести с легкостью паровой машины, удивляя неприхотливую публику провинциальных цирков.

— А потом какой-то немец приехал в Козельск и увидал мою «работу», — рассказывал Бык. — Приходит ко мне в цирк и говорит: «У вас гриф борца». Я тогда и не знал ничего о грифе. А это значит, пальцы и ладонь очень крепкие и твердые. У меня это и теперь осталось.

Сказав это, Бык пошарил в кармане и, вытащив медный пятак, упер его в ладонь и, нажав пальцами другой руки, рванул. Монета сначала погнулась, а потом разорвалась, как кусок толстой кожи.

Бык презрительно отшвырнул куски сломанной монеты и продолжал: