Перуново урочище

Роман Евгеньевич усадил ее в кресло и принес альбом.

Эта толстая книга в красном кожаном переплете была вся исписана чрезвычайно разнообразными почерками.

Имена «выдающихся» женщин были совершенно неизвестны Елене Львовне.

Француженки, немки, англичанки писали короткие или длинные фразы, не имеющие, однако, никакого отношения к их разговору на «Стрелке».

Роман Евгеньевич взял у нее книгу и, грустно взглянув на свою гостью, произнес:

— Вот видите…

Потом он сел за пианино и начал играть и мелодекламировать.

Голос у него был звучный и гибкий, искусно подчеркивающий смысл произносимых слов. Арпов выбрал хорошие вещи и исполнял их мастерски. Чувствовался большой художник.

И вдруг он зарыдал, а потом встал и бросился к ногам Елены Львовны.

— Вы — такая чистая, святая, недоступная! Вам открыл я свою душу! Я ведь артист… Настоящий, могучий талант таится во мне, и никто — никто не поможет мне найти себя!

Потом… Что было потом?

Елена Львовна сжала себе виски и поморщилась.

Дальше было очень нелепо. Она гладила его волосы, а он целовал ее ноги, руки и шею.

Вернулась она от него домой к завтраку.

Ей не было ни стыдно, ни жалко. Только какая-то пустота, ненужность залегли в мозгу и сердце.

Она больше не встречала Романа Евгеньевича и забыла бы его к вечеру того же дня, если бы не одна неприятность, минутами вызывавшая в памяти воспоминание о холостой квартире Романа Евгеньевича.

Дело в том, что у нее пропала в этот вечер подаренная мужем брошь с редким изумрудом.

Так как ни Катя фон Батц, ни Арпов не нашли броши у себя, так как не прислали ее, то Елена Львовна решила, что она потеряла брошь на островах.

Однако, и эта неприятность не заставила ее долго помнить Романа Евгеньевича. Елена Львовна забыла его бесследно, и никто не вызывал в ней даже случайных, мимолетных воспоминаний о нем.

Он был прав: как Финский залив — тусклый и мелкий, — он забывался сразу и легко…

3

Но когда произнесли его слова: «человек без биографии», Елена Львовна вздрогнула и насторожилась.

Все события с поразительной отчетливостью промелькнули перед ней.

Она медленно встала и подошла к молодому прокурору, рассказывающему что-то небольшому кружку гостей.

— Он жил на счет своих любовниц. Они тратились на него безрассудно. И кого-кого только не прибрал к рукам этот тип! В конце концов, он так обнаглел, что решился на явное преступление. Он задушил пожилую купчиху, питавшую к нему нежные чувства, так как знал, что в этот день при ней была весьма крупная сумма. Его арестовали и при допросе он заявил: «Зовут меня Роман Евгеньевич Арпов — „человек без биографии“. Теперь, впрочем, начнут писать мою биографию…»

Порочный, жестокий тип! Он задушил свою жертву в то время, когда, стоя на коленях перед ней, говорил нежные слова и целовал ее. Он сам показал это на допросе…

Елена Львовна вспомнила, что и перед ней он стоял на коленях и целовал ее ноги и руки. Неприятный холодок забрался ей в грудь.

— Ужас в том, — продолжал прокурор, — что везде и всегда среди здорового общества живут и заражают его преступники. Они повсюду с нами: в гостиных, в церкви, в театре, на улице… Они пробираются в наши семьи, и никто не огражден от них!

Елена Львовна, побледневшая и приниженная, отошла от рассказчика.

Ее догнал муж и, заботливо усадив, пожал ей руку и сказал:

— Не волнуйся, — бывают худшие преступления. Поделом развратнице! Ведь, в конце концов, только развратница и грубая, чувственная женщина под внешностью светского человека не почувствует ничтожества и порочности!

Елена Львовна вся съежилась и втянула голову в плечи.

Словно пощечина горела теперь на ее лице и выжигала клеймо позора. Самого жгучего позора, когда знает о нем только сам опозоренный.

БАРХАТНАЯ МАСКА

Живет на земле непонятое горе,

Дрожат невыплаканные слезы…

(Уайльд)

I

— Здесь живет княжна Туровская? — спросил управляющий загородного сада Арнольдов у отворившей ему дверь горничной.

— Здесь, пожалуйте! Как доложить?

— Скажите: директор Арнольдов.

Войдя в небольшую светло-розовую гостиную, Арнольдов опытным взглядом окинул комнату. Небогатая, но стильная мебель, несколько очень хороших эскизов известных художников, прекрасное пианино и необычайная чистота показались странными старому театральному агенту, и он с непривычным любопытством ожидал появления хозяйки.

Вскоре послышались шаги и шуршание шелка. Высокая фигура молодой женщины в скромном черном платье появилась в дверях. Арнольдов поднялся и невольно, ниже чем обыкновенно, наклонился, целуя протянутую ему руку.

— Директор Арнольдов, княжна! — рекомендовался он. — Театральное бюро Суховой известило меня о вашем желании выступить на летней сцене на амплуа лирической певицы. Мой театр «Эльдорадо» к вашим услугам. Разрешите послушать вас?..

— С удовольствием, — ответила звучным голосом княжна. — Присядьте, господин Арнольдов.

Непринужденным движением руки она указала ему на стул и подошла к пианино.

Пока княжна перелистывала ноты, Арнольдов с видом знатока разглядывал стоящую перед ним женщину.