Перуново урочище

Требования повторений не умолкают. Целые охапки цветов летят на эстраду и лежат у ног певицы. Она поет песню за песней, романс за романсом, и лишь только зазвучит ее голос, — все смолкает в этом зале, знающем только нетрезвый шум, бесстыдные песни, нескромные речи, улыбки.

Но уже поздно… Пора выходить следующим «номерам». Публика требует бисов. Стук, крики, вызовы…

— Бога ради! Спойте еще что-нибудь! — просит Арнольдов.

Холодный взгляд скользит по нему и певица опять на эстраде.

Остановилась, гордая и спокойная.

Все смолкло. Певица не знает, что петь. Аккомпаниатор повернул к ней голову и ждет.

Вдруг раздается громкий мужской голос:

— «Гадание» Мусоргского[41].

— «Гадание»! «Гадание»! Браво, «Бархатная маска»! — подхватывает публика.

Княже, тебе угрожает опала
и заточенье в дальнем краю.
Отнимется власть, и богатство,
И знатность навек от тебя.
Ни слава в минувшем,
ни доблесть, ни знанье —
Ничто не спасет уж тебя, —
судьба так решила.
Узнаешь, мой княже, нужду
и лишенья, великую страду-печаль.
В той страде, в горючих слезах,
познаешь всю правду земли!..

— поет металлическим голосом «Бархатная маска» и еле заметным движением склоняется перед публикой.

Гордая и равнодушная, смотрит она сквозь прорези маски на толпу и слышит восторженные крики. Аплодируют все — публика, официанты, артисты, сам Арнольдов, оркестр.

— Бис! бис! — стоить вопль в зале.

В той страде, в горючих слезах,
Познаешь всю правду земли!..

— бросает певица еще раз в толпу последнюю фразу «Гадания» и, холодно блеснув глазами, уходит.

В зале ожидание. Вот сейчас выйдет таинственная певица. Выйдет без маски. Ее легко узнать по величественной фигуре, по гордой голове и надменным губам.

Но певица не появляется. Лакеи отказываются передать ей приглашение от желающих чествовать дебютантку ужином в кабинете.

— Не такая-с она, как все! — объясняют они. — Барыня, настоящая барыня! Никто ее без маски не видал…

Любопытство растет. Быстро родятся и сменяются догадки и подозрения.

— Бархатная маска! Бархатная маска!

Она — злоба дня. О ней говорят все; пишут в газетах. Все стремятся ее увидеть…

V

— Борис Александрович! — кричит помощник режиссера, поймав Арнольдова за кулисами. — Вот тут карточка для «Бархатной маски». Этот господин непременно хочет видеться с новой артисткой!

— Черт вас возьми! — закричал директор. — Ведь сказано, что этого нельзя! Таковы условия! Певица ни в зал, ни в кабинеты не выходит.

— Да я-то знаю, — оправдывался помощник режиссера, — а вот господин настаивает. Посмотрите хоть карточку, — кто такой. Может быть, примет его «Бархатная маска».

Арнольдов взглянул на карточку и задумался.

— Может быть, и примет. Человек полезный… — пробормотал директор и постучался в уборную певицы.

— Войдите! — раздался голос.

Открыв дверь, Арнольдов увидел, что певица уже одета и перед зеркалом накидывала на голову капор, скрывающий лицо, спрятанное под маской.

— Королева! — просительным голосом начал директор.

— Вот тут один господин хочет видеться с вами. Полезен он и вам, и нам… Может быть, примете?

Она выпрямилась, и глаза ее вдруг сделались прозрачными и беспощадными.

— Уже… начинается?!. — спросила она презрительным тоном.

— Да я бы не посмел, если бы этот господин не сказал, что вы его примете непременно… — путался в словах Арнольдов, протягивая ей визитную карточку.

«Бархатная маска» взяла карточку и прочла:

«Я сомневался, вы ли это, но, когда я подсказал вам „Гадание“, — я уверен, что знаю вас. Если возможно, то примите меня».

На оборотной стороне карточки стояло:

«Сергей Анатольевич Рощин».

Певица вскрикнула и схватилась за грудь.

— Пусть этот господин подожмет меня у выхода. Я сейчас буду! — произнесла певица, делая над собой усилие, чтобы успокоиться.

И, когда ушел Арнольдов, она начала быстро стирать с лица остатки грима и мыть руки, как бы боясь осквернить ими что-то очень чистое и дорогое.

VI

— Княжна… виноват… графиня! Я не ошибся — узнал вас! — говорил’ взволнованным голосом Рощин, вглядываясь с острым любопытством в глаза и лицо певицы.

— Да, Сергей Анатольевич, узнали, хотя прошло уже восемь лет со дня нашей разлуки! — произнесла она, усаживаясь в пролетку.

— Разрешите мне проводить вас! Я хочу отомстить вам, графиня, за прошлое, доказав вам, что я был прав…

— Называйте меня по-прежнему княжной… Я развелась с мужем…

Рощин вздрогнул и еще пристальнее начал всматриваться в ее лицо и глаза, говоря сдавленным голосом:

— Вы помните, как обещали вы мне иллюзию… многого… многого? Я же хотел знать наверно, что ждет меня впереди… Вы тогда испугались обязательств и ушли от меня…

— Вы были ригористом… — шепнула княжна.