Перуново урочище

Его быстрые чувственные глазки скользнули по высокой, величественной фигуре княжны и остановились на ее великолепной, царственно-гордой голове, увенчанной, как короной, просто свернутой светло-русой косой.

— Королева! — шепнул Арнольдов, и плотоядная улыбка тотчас же зазмеилась на его подвижном актерском лице.

«Такая и без голоса, если умна будет, карьеру сделает!» — думал он, вынимая сигару и осторожно откусывая кончик.

Княжна взяла несколько аккордов, и вслед за ними полились задушевные слова русской песни:

Ах ты, ноченька, ночка темная,
Ночка темная, ночь осенняя…

Металлический голос, дрожа скорбью и рыдая, выводил слова простой песни, полной тоски, безграничной, как Россия, и грусти, живущей в темных избах, в полях и лесах, где незримо, молча скорбит свободное, куда-то рвущееся сердце народа, влившего в свои песни беспредельное горе или неудержное, отчаянное веселье.

Когда замерли последние ноты, Арнольдов, непритворно восхищенный, бросился к княжне и, целуя ее руки, говорил:

— Королева! Королева! Да вы настоящая певица… оперная! Какая школа! Что за техника!

— Да, — грустно улыбнувшись, ответила княжна, — я училась у лучших французских и итальянских учителей. Работала у Гранье в Париже, а потом пела в Милане.

— О, моя прелесть! — воскликнул директор, но тотчас же осекся.

На него глядели холодные серые глаза, а в них было столько презрения и гадливости к нему, директору «Эльдорадо», что он даже потупился.

«Холодна, — подумал Арнольдов, — очень холодна. Если так взглянет — всех гостей разгонит».

И он уже с тревогой взглянул в лицо певицы.

Но теперь в ее глазах он прочел лишь деловитую холодность и почувствовал, что для этой женщины не нужно ни защиты, ни обычного притворства. Одним ударом своих гордых, серых глаз она может остановить даже убийцу.

— Вы меня слышали, господин Арнольдов, а потому скажите, могу ли я рассчитывать на ангажемент? — спросила княжна.

— Сейчас же, сию минуту! — заторопился Арнольдов, вытаскивая из кармана сюртука контрактные бланки. — На первое время я назначу вам, княжна, 800 рублей в месяц…

— Благодарю вас! — сказала певица, и глаза ее блеснули радостью. — Но я должна поставить два условия…

— Какие? — оглянулся на нее директор, начавший уже заполнять бланк.

— Я, как вам известно, женщина из общества, — сказала певица, — а потому я не буду выходить в зал и кабинеты и петь буду всегда в маске.

Арнольдов подскочил на стуле.

— Как же возможно не выходить в зал и не принимать приглашений в кабинет?! — бормотал он.

— Таковы мои условия! — не допускающим возражений голосом сказала княжна. — Не бойтесь, однако! Я уверена, что публика будет ходить слушать меня. За это говорят мой голос и мой репертуар. Кроме того — певица в маске… Ха-ха-ха! — засмеялась она сухим, недобрым смехом. — Ведь это ново!..

— Все это так… но, однако… — бормотал Арнольдов, соображая, сколько можно скинуть с назначенной платы. — Княжна, я не могу при этих условиях дать вам более пятисот…

Княжна Туровская задумалась, потом подняла на Арнольдова свои холодные глаза и скользнула по его лицу тяжелым, презрительным взглядом.

— Согласна, — сказала она, — согласна, потому что мне и дочери нечего есть!

— Как, — переспросил директор, — нечего есть! Вам и дочери? А обстановка… а картины?..

— Я не могу лишить свою дочь всего того, к чему она привыкла в доме своего отца.

— Простите, княжна, — спросил Арнольдов, становясь вдруг серьезным. — Мне говорили, что вы замужем за очень известным лицом.

— Да! Но я развелась с мужем и живу самостоятельно, не завися ни от кого, — ответила княжна. — Поэтому я ношу свою девичью фамилию, а вас очень прошу хранить мою тайну. Я для публики и для всех — «Бархатная маска»…

II

Когда антрепренер ушел и княжна Туровская осталась одна, она начала быстро ходить по гостиной, сжимая в руке выданный ей аванс и чувствуя, как что-то гадливое и оскорбительное заползло к ней в душу.

— Княжна Туровская в кафе-шантане! — произнесла она вслух и вдруг, схватившись за голову, застонала.

Но княжна смолкла, так как в комнату вошла маленькая девочка и капризным голоском спросила:

— Мамочка, а сегодня мы поедем покупать конфеты?

Княжна вздрогнула и, проведя рукой по сухим глазам, ответила:

— Поедем, Ниночка! Только я раньше к дедушке съезжу.

— На могилку к дедушке? — переспросила девочка.

— Да, на могилку. Хочу цветов посадить немного. Я скоро вернусь, Ниночка, а ты здесь пока с Аннушкой поиграй.

Быстро одевшись, княжна вышла из дому.

III

Тихо на кладбище. В знойном, неподвижном воздухе дремлют высокие тополя и липы и бросают тень на кусты сирени и бузины, окружающие молчаливые памятники и усыпальницы.

Между двумя мрачными часовнями, среди целого леса памятников, у широкой дорожки высится красивая, из серого мрамора колонна с крестом на верху. На цоколе портрет мужчины с надменной львиной головой. Несколько ступеней ведет к колонне, и здесь на скамье за изящной железной решеткой сидит в глубоком раздумье молодая женщина.

Это — княжна Туровская.