Первая формула [litres]

А правда моей истории заключалась в следующем: я действительно обрушил гору, однако плетение тут было ни при чем. Огромную роль сыграла удача. И все же я повелел горе упасть – и она упала.

Я убил Наг-лоха и погреб Ампур подо льдом и снегом.

Никто не вспомнит об Ашура, об алом огне и о красном дыме. В легендах не будет упоминаний о кровоточащих камнях и разбитых в щепу домах.

Зато все будут говорить о змее и мальчике, убившем его в холодных северных далях, на пике мира.

Я улыбнулся, дослушав рассказ Лаки, и решил, что заслужил право на долгий сон до самого возвращения.

* * *

Патар снова привез нас в Вольти, и к этому времени самые серьезные мои повреждения зажили. Не могу сказать, что я совсем поправился, однако горло лимонный чай точно восстановил. Из бесформенной, покрытой синяками массы, которая не ощущала своего тела, я превратился в жалкое подобие человека, и все же мои чувства восстановились.

Зазвенели струны мандолины, и из-за дверцы фургона донесся голос Ради. Должен признать, в Ашраме я не слишком задумывался о его таланте, однако сейчас музыка и стихи друга меня покорили.

Его голос был глубоким и звучным, а каждая пропетая фраза – легкой и жизнерадостной. Мелодия вибрировала в моем теле, словно струна на музыкальном инструменте. Каждая нота – горячий вздох любовника на шее любимой, поцелуй, тронувший не губы и не язык, но самую душу.

Песня удалялась, а с ней и обращающийся к Ради голос Патара. Похоже, оба спрыгнули с фургона и направились в деревню. Я сильно сомневался, что смогу за ними последовать, и все же скинул с себя одеяло. Каждая клеточка тела пульсировала от боли.

Лаки слегка толкнула меня в грудь, пытаясь вновь уложить в постель, однако я покачал головой:

– Я в порядке.

Увы, сказать можно что угодно, но любопытство было сильнее меня. Мне хотелось знать, куда собрались эти двое.

Бабушка положила руку на плечо Лаки:

– Мужчины так же упорны, как барсуки, дорогая, только еще более упрямы и склонны к гневу. Нет смысла им указывать, что они должны делать, а от чего воздержаться. Мудрая женщина позволит мужчине поступать по своему разумению, зато всегда окажется рядом, если он потерпит крах. Давай-ка мы лучше составим ему компанию и не дадим упасть по дороге, иначе наш герой раскроит себе голову. Лучше так, чем оставить его метаться в тесном фургоне.

Я сердито зыркнул в их сторону:

– Все со мной нормально. Не надо заговаривать мне зубы.

Лаки вздохнула и убрала руку:

– Джи, бабушка. Ты права. Я ему помогу. Пройдемся и, может, заодно найдем лекарства, которые облегчат его страдания.

Бабушка кивнула:

– А еще неплохо бы купить сладостей. Я бы тоже не отказалась. Понимаешь, если поить его горьким чаем, он будет исходить желчью. Иногда мужчине надо сахарку дать – глядишь, он и смягчится.

Я прожег их сердитым взглядом, однако никто моего раздражения не заметил – или не стал обращать внимания.

Лаки прошла в заднюю часть фургона и открыла дверцу. Бабушка подала мне посох. Впервые я осознал, почему некоторые плетущие называют его клюкой. Похоже, именно в этом качестве он мне сегодня и послужит. Женщины помогли мне выбраться на площадку за дверцей, и я оценил расстояние до земли. Не так уж и высоко – точно меньше моего роста. Пустяки.

Лаки с бабушкой слезли и встали, вытянув ко мне руки, однако я отмахнулся и лихо спрыгнул. Приземлившись, покачнулся, колени отчего-то подогнулись, и я грохнулся лицом в сугроб.

В первый миг я даже испытал наслаждение от прохлады. Холодный снег приглушил боль, а встряска от падения слегка очистила ум. Затем в груди закипел гнев, тело полыхнуло жаром – того и гляди растопит сугроб.

– Видишь, милая? Ничего не поделаешь – он будет наступать на одни и те же грабли, пока не войдет в возраст, не научится ощущать себя взрослым человеком. До тех пор мы можем ему лишь ненавязчиво помогать. Подсоби-ка мне его поднять.

Заворчав, я привстал на колени, затем уперся посохом и вынырнул из снега:

– Я и сам могу!

Взгляд пожилой женщины говорил яснее всяких слов: она готова согласиться с чем угодно, лишь бы не тратить время на споры.

Лаки излишней вежливостью, похоже, не страдала:

– Да ты даже стоять прямо не можешь! Вон смотри, как ноги трясутся.

Подскочив ко мне, она забросила мою руку себе на плечо и вынудила о нее опереться.

– Мне так неловко, – продолжал ворчать я.

– А есть снег – ловко?

Я счел за лучшее не спорить и кивнул в том направлении, куда ушли Ради и Патар.

Те стояли у самого большого здания деревни – аж два этажа. Для Кешума просто смешно, однако Вольти – не Кешум. Вполне возможно, этот дом был центром здешнего маленького мирка. Парочка вошла внутрь, и я успел разглядеть, что Ради тащит с собой футляр с мандолиной.

Неужто намеревается выступить? Особой склонности к музыке я тогда не питал, и все же приятно было увидеть, как приятель занимается любимым делом. Пусть поет, пусть играет. В конце концов, у меня перед ним должок.

Впрочем, только ли в долге дело? Разумеется, нет. Как ни крути, Ради – мой друг, и этим все сказано.