Первая Государственная дума. От самодержавия к парламентской монархии. 27 апреля – 8 июля 1906 г.

Борьба с революцией не предполагала ни упразднения Думы, ни отказа от обновления России. Манифест говорил это ясно:

«С непоколебимою верою в милость Божию и в разум русского народа Мы будем ждать от нового состава Государственной Думы осуществления ожиданий Наших и внесения в законодательство страны соответствия с потребностями обновленной России».

Таковы были тогдашние намерения власти. И когда кадеты вообразили, что роспуск отменял конституцию, что ее надо было «спасать» и что они ее действительно Выборгским манифестом спасли, то это только показывает ту атмосферу самообмана, в которой жили тогда и в которой ничего здорового сделать было нельзя; когда же эта неправда повторяется и теперь, то это уже… политика.

Преждевременный роспуск парламента есть всегда событие «чрезвычайное», однако нисколько не катастрофическое. Он всеми конституциями предусмотрен. Но роспуск 1-й Думы был воспринят как государственный переворот. Столыпин не ошибся; роспуск оказался действительно «шоком». По мнению всех, страна должна была ответить немедленно. Как будто какой-то вызов брошен был именно ей. Ведь 1-я Дума самоуверенно пророчила, что страна ждет только сигнала, чтобы свергнуть бессильную власть; что если произойдет посягательство на Думу, от правительства ничего не останется. Дума себя в этом уверила. «Роспуск Думы, – уверенно писал Милюков 6 июля, – равносилен гражданской войне». И вдруг, к изумлению, страна осталась спокойна.

Впечатлительные люди этого переварить не могли. Умный и трезвый Винавер, у которого восхищение перед Думой уменьшало обычную зоркость, после роспуска не верил глазам. Он сам так рассказывает про утро этого дня: «Я ехал к Петрункевичу, оглядывался, искал на лицах людей, искал на мертвых камнях отражения нашего несчастья. Сонливые пешеходы, сонливые лошади, сонливое солнце. Безлюдье – никакой жизни, никаких признаков движения. Кричать хотелось от боли и ужаса».

Я сам был в это время в деревне, в 50 верстах от Москвы. Помню отчетливо впечатления этого дня. Утром принесли телеграмму: «Дума распущена Столыпин премьер». Что среди крестьян ничего похожего на волнение не было – было понятно. Но к вечеру – день был воскресный – из Москвы понаехало много гостей. Все, приехав из центра, удивлялись невозмутимому спокойствию города; ведь мы не забыли еще бурных реакций на меньшие события, помнили и всеобщую забастовку, и баррикады. Ждали, по крайней мере, остановки железных дорог, волнений на улицах. Но все было спокойно; на улицах ни малейшего возбуждения. Это казалось так невероятно, что продолжали надеяться; ждали не поверхностного кипения в тонком слое интеллигенции, а глубинной, стихийной волны. Она медлила, но ее все-таки ждали. 16 июля Милюков утешает в «Речи»: «Самый покой и тишина, наступившие после 9 июля, должны были бы испугать людей переворота гораздо больше, чем самые яркие общественные демонстрации. Настроение не успокоилось, оно вошло только внутрь». 18 июля Милюков в «Речи» пророчествует: «Не пожелав уступить требованиям, прошедшим через горнило народного представительства, правительство принуждено будет в последний момент склониться перед гораздо более широкими требованиями, которые выставит новая революционная волна. И все это случится раньше, чем наступит 20 февраля. Чтобы предсказать это, достаточно заглянуть в календарь наших народных движений. Июль – это мертвый сезон. Через месяц начнется подъем, а к зиме народное движение будет в разгаре». 19 июля вдруг неожиданность – Свеаборг. Милюков торжествует: «События развертываются быстрее, чем можно было предусмотреть… Казалось, что сигнала надо опасаться (!) из деревни и что только как следствие аграрного движения возможна поддержка рабочего класса и войска. Неожиданно для всех взрыв произошел с противоположного конца. Сегодня в финляндской газете мы прочли ряд оглушающих вестей… Крепость Свеаборг в руках восставшего гарнизона. Свеаборг господствует над Гельсингфорсом, и тот, в чьих руках эта крепость, владеет ключом к Финляндии, т. е. прочным военным базисом. Сочувствие финской «красной гвардии» и железнодорожников начавшемуся движению, по-видимому, обеспечено, и движение русских войск через границу будет затруднено перерывом железнодорожного сообщения».