Мало в подобном вопросе ссылаться на то, что без амнистии Дума не сможет «спокойно приступить к первым шагам своей законодательной деятельности». Неправда, будто амнистия волновала душу всего народа, что страна амнистии жаждала, что она требование народной совести; все это говорилось после того, как Дума отказалась о ней просить, чтобы не унизить величия «законодателей», после того, как признавала сама, что для конфликта амнистия – неблагодарная почва.
Такие слова были риторикой и не убеждали.
Адрес кончался словами, что амнистия будет залогом взаимного понимания и взаимного согласия между царем и народом, и это тогда, когда кроме амнистии адрес излагал и другие такие же «ультимативные» требования, об единой палате и министерской ответственности, когда Дума аплодировала словам, что «время благоволения не наступило», когда она отказывалась осудить политический террор, словом, когда «война продолжалась».
Пассаж об амнистии был последним штрихом этого странного адреса; и он типичен. Дума хотела амнистии и, однако, ее представила так, что Государь не мог ее дать, не капитулировав перед Революцией. И Дума предпочла скорее от амнистии отказаться, чем сдать ту позицию, которую она заняла.
Поскольку эта позиция отражалась в адресе, ее нелегко было понять. Можно было быть революционером, считать Монарха узурпатором, пережитком минувшего прошлого; можно было желать поднять против него Ахеронт, пережить Революцию и уже потом на расчищенном месте создавать новый порядок. Люди таких убеждений адресов не подносят, во всяком случае в них не включают «условностей» и «почтительных выражений». Адрес революционеров мог явиться только грозным обвинительным актом, объявлением и фактическим началом решительной войны. Так революционеры и смотрели на адрес.
Можно было стоять и на точке зрения сторонников конституции. Глава государства ее даровал и обещал ее охранять. Конституционалисты не молчат, а отвечают на личное приветствие Государя; они конституцию принимают; они вправе желать в ней улучшений, могут указывать, какие изменения хотят получить, и сделают это со всей откровенностью, но без угроз и ультиматумов. Не заводят с Государем идеологических споров и своей идеологии ему не навязывают. Прав Государя, обеспеченных конституцией, не отрицают; не противополагают им суверенную «волю народа», которую будто бы Дума одна представляет. Такой адрес не начало военных действий, а почва для соглашения.
Но чего хотели добиться тем адресом, который был Думою принят? В нем не было «невежливых слов», что так утешило Ковалевского, была даже «словесная почтительность», которая огорчила революционера Аникина. Но по существу адрес вышел «непризнанием конституции». К чему он стремился? Ведь если бы Государь удовлетворил все высказанные ему пожелания, уничтожил Государственный совет, подчинил Думе министров, снял все исключительные положения, объявил бы общую амнистию и одновременно предал суду бывших исполнителей своей воли, – словом, если бы он сделал все, без чего Дума «не могла спокойно работать», он провозгласил бы победу революционной идеологии. Он бы поступил приблизительно так, как в 1917 году поступил Михаил, подписав свое отречение и передав полноту власти «общественности». Ведь Михаил тогда тоже надеялся, и в этом его уверяли, что общественность Революцию остановит, что его присутствие будет этому мешать. А на деле своим отречением Михаил с высоты престола предписал стране Революцию. Но тогда, может быть, лучшего выхода не было видно. Но и в 1906 году под покровом традиционных фраз об «единении Монарха с народом» Государю внушали ту же капитуляцию перед верховной властью народа. И в то же время Дума этого прямо не хотела сказать; она поэтому показывала себя не открытым врагом, а лицемерным и фальшивым сотрудником. Именно этой тактикой, этим сидением на двух стульях сразу, соединением конституционного и революционного пафоса, кадетский либерализм убивал в себе и доверие и уважение. И в довершение всего ничтоже сумняшеся он имел бесцеремонность просить спешной аудиенции для личного вручения подобного адреса Государю.
Глава VI
Ответ правительства на адрес