Первая Государственная дума. От самодержавия к парламентской монархии. 27 апреля – 8 июля 1906 г.

Обида Думы на отказ в депутации сама по себе объясняет прием, который наша общественность должна была оказать ответу, который дало правительство. Справедливого отношения к нему ждать было нельзя. Ответ заранее трактовался как дерзость, как попытка жалкой бюрократической кучки противоречить «державному шествию», заявлению «суверенной воли» народа. Были, наконец, и внешние обстоятельства, которые авторитет этого ответа уменьшали; даже такие спокойные люди, как Гейден, его осудили[53]. Либеральная пресса свое негодование против неудачи адреса вымещала на этом ответе и заранее его готова была высмеивать. Но теперь через 33 года можно перечесть его со спокойствием и отнестись к нему справедливее; трудно поверить, что добросовестные люди так пристрастно его оценили.

Нашлись люди, которые чувствовали себя оскорбленными уже одним тем, что на адрес Государю отвечал не он сам, а министры. Это показывает, как мы были далеки от понимания конституционного строя.

При нормальных условиях на адрес Думы ответа не требовалось. Ведь он сам был ответом на тронную речь. Ответ на ответ уже полемика, в которой Монарху невместно участвовать. Но сама Дума исказила нормальный порядок: не дождавшись декларации правительства, она решила его собой заменить и представила Государю программу своих думских работ. Она была не нужна, но, раз она была Государем получена, он не мог не передать ее министерству. Иначе у нас был бы не конституционный, а «личный» режим. И правительство имело право на думскую программу ответить и непременно от своего имени, а не от имени Государя. Оно не должно было его «открывать». Эти элементарные правила конституционного строя оказались слишком тонки не только для необразованной Думы, но для наших самых ученых юристов.

Ответ министерства было бы легко сделать обидным для Думы. Сам Государь настаивал, чтобы Думе дали урок. Правительство могло обличить революционные поползновения Думы; его положение было бы тем выгоднее, что этим оно взяло бы на себя роль защитника конституции. Дума давала ему в руки прекрасные карты. В заседании 13 мая депутат Ледницкий говорил с негодованием, будто ответ правительства был вариантом пословицы: «всяк сверчок знай свой шесток». Это несправедливо; этим он не был, но легко мог бы быть. Правительство доктринерским рассуждениям Думы об «основах народного представительства» могло противопоставить обязательную и для нее «конституцию». Оно могло бы напомнить, что Дума создана Государем, что все ее права основаны на одной конституции, а не на мистической «воле народа»; что Государь, по народному представлению и по тексту законов, является главой государства и создал Думу, чтобы разделить с ней свою власть, а не как высшую инстанцию, которую он хотел над собой поставить. Аргумент Думы, будто она без исполнения некоторых своих пожеланий не может «спокойно и благотворно работать», правительство могло просто вышутить; ведь депутаты обязались работать «памятуя лишь о благе и пользе России», а не о своем спокойном расположении духа. Правительство могло сказать еще многое в издевательском тоне; он был бы только ответным; как аукнется, так и откликнется. У правительства нашлись бы для этого достаточно искусные перья. Образчик их мы могли увидеть в переписке Муромцева и Горемыкина по поводу черносотенных телеграмм.

Подобный ответ создал бы безысходный конфликт. Им была бы подчеркнута непримиримая разница идеологии Думы и власти. Но идеология Думы была уделом ничтожного интеллигентского меньшинства населения. Народ тогда еще не мыслил государства без Государя. Власть Государя была для него более привычной и признанной, чем власть новорожденной Думы. Заняв такую позицию, давая отпор беззаконным претензиям Думы, правительство защищало бы не одну конституцию, но и понимание обывательской массы. И если бы, как позднее утверждал либеральный канон, правительство только и мечтало о поводах к роспуску Думы, зачем оно им не воспользовалось?

Ясно, что ни Государь, ни министры разрыва совсем не хотели; и после адреса они все еще надеялись с Думой работать. Притязаниям Думы они давали отпор, но придавали ему максимально мягкую форму; и в то же время старательно подчеркивали и приветствовали все, в чем Дума стояла на законной дороге. Неразрешимый идеологический спор был правительством обойден. По поводу антиконституционных думских желаний, уничтожения верхней палаты, ответственности министерства перед Думой и распространения ее компетенции на области, от нее специально изъятые (как военное дело) – декларация ограничивалась таким заявлением: «На этих предположениях Совет министров не считает себя вправе останавливаться, так как они касаются коренного изменения Основных государственных законов, не подлежащих по силе оных пересмотру по почину Государственной думы».