Первая Государственная дума. От самодержавия к парламентской монархии. 27 апреля – 8 июля 1906 г.

Оно всем им обещало содействие. Оно лишь не отказывалось от своего права при обсуждении этих законов «разъяснять Государственной думе свои взгляды по существу этих вопросов и отстаивать свои предложения по каждому из них». Кто мог бы у правительства отрицать это право, которое существует решительно во всякой стране, при любой конституции? Свой долг содействия правительство обещало оказать и в вопросе избирательного права, хотя – «с своей стороны не считает этого вопроса подлежащим немедленному обсуждению, так как Государственная дума только еще приступает к своей законодательной деятельности, а потому и не успела выясниться еще потребность в изменении способа ее составления». Говоря о «свободах», Совет министров «почитает долгом оговорить, что при исполнении этой законодательной работы необходимо вооружить административную власть действительными способами к тому, чтобы и при действии законов, рассчитанных на мирное течение государственной жизни (т. е. без исключительных положений. – В. М.), правительство могло предотвращать злоупотребления дарованными свободами и противодействовать посягательствам, угрожающим обществу и государству». Что можно возразить против этого? Можно спорить, конечно, о размерах и свойствах этих действительных способов. Нельзя отрицать самого принципа. При обсуждении закона о свободе собраний кадеты показали, что понимают это и сами. Этот пример позднее обнаружил, как сотрудничество Думы с властью могло быть полезно. Каждый в своей роли остался бы. Дума стала бы настаивать на наибольшей свободе, а правительство – на способах законной борьбы со злоупотреблениями. В результате выработался бы желательный компромисс.

Я хочу остановиться теперь на вопросе, который оказался «невралгическим пунктом» и заслонил все остальное. Это был единственный пункт, где правительство сказало решительное «вето», и этим было не право, или по крайней мере этим открыло почву для добросовестных возражений. Однако и в этом пункте настоящим виновником была Дума.

В адресе Дума обещала «выработать закон об удовлетворении крестьянской земельной нужды путем обращения на этот предмет земель казенных, удельных, кабинетских, монастырских, церковных и принудительного отчуждения земель частновладельческих». Правительство имело полное право сказать, что с частью, касающейся отчуждения частных земель, оно не согласно и будет против нее возражать. Оно могло это и мотивировать, и попутно обличить демагогию адреса. Все это было бы законно. Но правительство не должно было забывать, что оно не «законодательствует», что его роль ограничивается «содействием» или старанием «убедить» законодателей. Говоря, «что разрешение этого вопроса на предположенных Думой началах безусловно недопустимо», правительство употребляло фразеологию, которая выходила за пределы его компетенции. Признавать недопустимость было делом Думы, Государственного совета и Государя, т. е. органов законодательной власти, а не правительства. Своей фразой декларация давала повод подумать, что правительство или и себя считает законодательной властью, или говорит именем Государя. Конечно, по существу, Государь был с правительством в этом согласен; по «открывать» его взгляды правительство не должно было. Это уже не соответствовало конституционному строю. Однако не Думе было на него обижаться, когда в адресе она заявила, что «выработает закон», как будто она была всей законодательной властью. Но все-таки этой неточностью правительство ослабляло себя.