Первая Государственная дума. От самодержавия к парламентской монархии. 27 апреля – 8 июля 1906 г.

Большего о польском вопросе Дума сказать не сочла нужным, как и о специальном еврейском вопросе. Почему? Очевидно, по тем же причинам: единогласия не получилось бы. У польской автономии были враги в русском обществе; одни себя обнаружили на земском съезде, где они не допускали, чтобы полякам благодаря автономии дали большие права, чем другим. Но возражения были не только из правого, но и из левого лагеря. Я помню, как на одном предвыборном собрании в Туле резким и убежденным противником автономии Польши был один почтенный и либеральный адвокат-еврей; имея, очевидно, в виду еврейский вопрос, он доказывал, как опасна для национальных меньшинств была бы автономия Польши. Этим сравнительно мелким вопросом затрагивалась очень большая проблема, государственная антиномия в демократии; как быть, если принцип народоправства поведет к отрицанию прав человека? Чему отдать предпочтение? Во имя прав личности ограничивать народоправство или во имя народоправства пожертвовать правами личности? Мы в 3-й Думе столкнулись с этим вопросом при обсуждении самоуправления в Царстве Польском; тот же вопрос в трагической форме ставят сейчас тоталитарные страны. Эту альтернативу даже теоретически пока не разрешили; от нее убегают. При обсуждении адреса от нее тоже ушли путем умолчания, как для четыреххвостки, для еврейского вопроса и для других. Взгляды Думы были изложены так, что под ее словами можно было понимать все, что угодно: и государственную автономию, и только так называемое «культурное самоопределение». Так по «тактическим» соображениям сделала Дума. И правительство ей ответило так же неопределенно. Оно выразило готовность оказать содействие всем реформам, которые не выходят за пределы компетенции Думы, и даже оговорило особо «преобразование местного управления и самоуправления с принятием в соображение особенностей окраин». Эти слова могли намекать и на польский вопрос. Во всяком случае, если не было сказано ничего более ясного, то потому, что и Дума ясного ничего не сказала. Вопрос оставался открытым вполне. Возражений на него со стороны правительства заявлено не было. И тем не менее Ледницкий счел справедливым обрушиться на правительство за злостное умолчание. «Мы те же сыны и граждане России, – говорил он, – но к нам в обращении министров не слышим ни слова, ни слова о правах национальностей, ни слова о том, о чем уже заявил русский народ в великую историческую минуту ответа Монарху, о национальном равноправии, о справедливом удовлетворении национальных требований». Если вместо того, чтобы добиваться показного единогласия, Дума изложила бы отчетливую и конкретную программу своего большинства, она имела бы права делать выводы от «умолчания». Но когда вместо конкретной программы подносят набор общих фраз, правительство имело право не заниматься чтением между строчек. И нападки на это со стороны Думы есть типичное перенесение вины с больной головы на здоровую.

Но я не останавливаюсь больше на этом историческом заседании. Оно закончилось принятием формулы перехода. Нетрудно себе представить, чем могла быть эта формула. Она типичный лубок, один из тех шаблонов, которые сейчас по предписанию партии «прорабатывают» в Советской России. Вот эта формула:

«Усматривая в выслушанном заявлении Председателя Совета министров решительное указание на то, что правительство совершенно не желает удовлетворить народные требования и ожидания земли, прав и свободы, которые были изложены Государственной думой в ее ответном адресе на тронную речь и без удовлетворения которых невозможно спокойствие страны и плодотворная работа народного представительства.

Находя, что своим отказом в удовлетворении народных требований правительство обнаруживает явное пренебрежение к истинным интересам народа и явное нежелание избавить от новых потрясений страну, измученную нищетой, бесправием и продолжающимся господством безнаказанного произвола властей, выражая перед лицом страны полное недоверие к безответственному перед народным представительством министерству и признавая необходимейшим условием умиротворения государства и плодотворной работы народного представительства немедленный выход в отставку настоящего министерства и замену его министерством, пользующимся доверием Государственной думы, – Государственная дума переходит к очередным делам».

Есть ли в этой формуле справедливость? Декларация противоречит выводу Думы, будто «правительство совершенно не желает удовлетворить ожидания земли, права и свободы». Неправда, что «правительство отказало в удовлетворении этих требований и что оно будто бы обнаружило явное пренебрежение к интересам народа и т. п.». Это красноречие для митинговых эффектов. Можно было не поверить правительству и заподозрить, что его согласие при обсуждении конкретных законов будет если не взято назад, то сведено к нулю. Такое подозрение было позволено. Но заявлять «перед лицом страны», будто правительство во всем отказало, – бесцеремонная и явная неправда.