Первая леди для Президента

– Мы едем к папе, да? Ты приехала за нами и отвезешь нас к нему?

Лиза одергивала ее, а я просто молча обнимала девочку за плечи, прижимала к себе. Пока вдруг не ответила вслух совершенно неожиданно для себя.

– Да…мы поедем к вашему папе.

Произнесла вслух и поняла, что именно это я должна сделать, в чем мое истинное предназначение и все, чего я хочу в этой жизни. Возможно, опрометчиво и неправильно, возможно, как говорит Лариса Николаевна – это самоубийство, но иначе я больше не представляю.

– Правда?

– Правда.

И поцеловала ее в макушку, так сладко пахнущую свежими яблоками, совсем как макушка моего сына. Это не только дочери Петра, эти девочки также мои родные сестры…Что и было указано в документах, которые приготовил для меня Гройсман вместе со свидетельством об опеке.

Эти документы передал мне человек, который заботился и присматривал за девочками на Яблоневой, десять. Когда мы выехали оттуда, я слышала, как он сказал, что теперь квартиру надо слить…Что это значит, я узнаю лишь на следующий день в новостях – квартира сгорит из-за утечки газа.

Прошла в спальню, где малышки спали вместе с Льдинкой на одной кровати, прикрыла одеялом и посмотрела на часы – ровно в восемь утра у нас поезд. Еще нужно собрать чемодан, спрятать документы, спрятать деньги, как когда-то учила мама Надя. Зашить в нижнее белье, чтоб никто не догадался и не смог украсть. Своих вещей почти не взяла, потому что места в чемодане не осталось. Все занято вещами девочек и Льдинки, его любимой игрушкой. Ничего. Все будет. Потом куплю себе уже там…На секунду стало страшно от неизвестности и сразу отпустило. Вся моя жизнь неизвестность, и после смерти Гройсмана неизвестно – не угрожает ли что-то детям и не найдут ли теперь и нас всех…

Лариса Николаевна так и не вернулась. Я прождала ее до семи утра и разбудила девочек, вызвала такси. Еще какое-то время смотрела в окно, всматриваясь в дорогу. Не пришла. Что ж…значит, прощания не будет. Может, так и легче уезжать. Наверное, мне было бы трудно прощаться.

Сонный Льдинка сладко пахнет молоком, а девчонки похожи на двух разбуженных котят. Быстро собираются, взволнованы, но явно жаждут дороги. Детство не знает страха неизвестности. Детство сжирает любопытство и жажда новых впечатлений.

Таксист помог мне уложить чемоданы. Какое-то время я смотрела на приютивший меня дом, потом закрыла калитку, спрятала ключ в почтовый ящик.

– А на поезде долго ехать?

– А где наш вагон?

– А мы поедем сами в купе?

– Да, мы поедем сами в купе, потому что нас как раз четверо.

– Марина сказала, что нам ехать несколько дней с пересадками.

– Крутооо, несколько дней на поезде. Чур я на верхней полке!

– Нет, я!

– Яяяя!

– Там две верхние полки. Мы с Льдинкой будем все равно внизу. Не ссорьтесь.

Подала билеты проводнице.

– Одна…трое детей. А отец-то где?

– Отец там ждет.

Бодро ответила я и даже улыбнулась, чувствуя, как раскраснелись щеки на холоде, и прижимая поудобнее Льдинку.

– Дочкаааа, Маринкааа, девочкааа…

По перрону бежит Лариса Николаевна. Прихрамывает. Платок с головы упал, концы по земле волокутся.

Обнялись резко, я зарыдала, и она тоже. Жмет к себе, по голове гладит.

– Девочка моя, ты ж мне, как дочка…дочка, как я без тебя. Вот…вот вам поесть в дорогу собрала. И…письма-рекомендации. К Ивановне пешком ходила, всю ночь письма сочиняли, потом котлеты жарили и пироги пекли, а к утру на стуле задремала, а проснулась и думала с ума сойду. Опоздала.

Целует меня, гладит, в руки пакет сует.

– Там адрес…там у Ивановны сестра двоюродная – Марья Петровна. Все данные записала на бумажке. Поищи ее…может, сможет тебе помочь. Прощай, моя девочка. Дай перекрещу на дорожку.

В лоб поцеловала, перекрестила, обняла еще раз.

– По вагонам! Поезд трогается!

– Прости, если что не так…звони, пиши…

Отрицательно головой качаю.

– Не знаете вы меня. Если что, говорите – сбежала, и куда – не знаете.

– Не бойся…никто и никогда не узнает от меня, где ты…Храни тебя Бог.

Поезд тронулся вначале очень медленно, потом постепенно начал набирать ход. Ее одинокий силуэт превращался в маленькую точку, пока не исчез совсем, и я не поняла, что сквозь слезы не замечаю капли дождя на стекле.

***

«Коршуна накормили тухлым мясом. Коршун отлетел к небесам»

Сожрал записку и долго жевал ее, перекатывая во рту. Бумага горчила и воняла чернилами. Написана от руки. Передана лично для него через охрану. Кем? Этого теперь не знает и не узнает никто. Везде есть преданные ему люди, и не важно, как их зовут. Они есть. Они рано или поздно найдут и выйдут на связь. Они достанут инфу для него из-под земли даже без его просьбы.

Так было всегда…Как будет теперь, не знает никто. Потому что теперь похоронена еще одна его личность и появилась другая.

Записка пришла на имя Лютого. Новая кличка молчаливого зека с ледяными глазами и светло-русыми волосами. Заработал в драке, когда выдавил глаза соперника двумя большими пальцами в первой же драке на вокзале.

Перечитал несколько раз. Не хотелось верить, не хотелось признавать.