Первая леди для Президента

Он думал об этом каждый день…прокручивал их ненависть с первого дня по самый последний. Прокручивал и всегда задерживался на тех моментах, когда ему казалось…что вот здесь она посмотрела на него не с такой злостью, что вот здесь она не была так равнодушна к нему, а в этот раз в ее глазах…было немного тепла или даже нежности.

Он ни о чем не жалел…только если бы мог вернуться назад, сказал бы, что он ее тоже. Нет…не тоже, что он ее так сильно, как не умеет и не умел никто до него, он ее так горько и глубоко, так адски невыносимо, как можно ненавидеть…он именно так ЕЕ. Нет, не любит. Он ею голодает, он ею болеет, он ею одержим. Он ею живет. Он ею умирает.

Сказать? Все это сказать не получится. Нет таких слов. Их не придумали. У безумия есть только ее лицо, у тоски ее имя, у печали и отчаяния ее запах. Он унесет их с собой в могилу, потому что из этого пекла выхода уже не будет. Выживет ли он? Пятьдесят на пятьдесят.

«– Но это единственный шанс, сынок…единственный шанс, хи все, что я смог для тебя сделать. Береги себя.

– А ты береги ее!

– Сберегу…Клянусь»

Голос Гройсмана стих и запутался в стуке колес по лезвиям-рельсам.

Глава 7

Его голова слегка приподнялась, и он снова уронил ее на грудь. Дрогнули опухшие, багровые веки. Он пытался приоткрыть глаза и не смог. Я застонала от бессилия, от того, что с меня самой словно содрали кожу живьем. Как же сильно я чувствовала его боль каждой клеточкой своего тела. И уже не думала в этот момент о том, что он сделал с нами, со мной. Я просто понимала, что если он умрет, умру и я. Не смогу без него… Он часть меня. Темная, адская, беспросветная… но моя. Кусок моего сердца, кусок моей души. И в моей груди его сердце…

(с) Черные Вороны 8. На дне. Ульяна Соболева

Поезд мчится…в окне деревья пролетают, а я смотрю и снова воспоминания. Снова картинками как вчера. Лицо Ларисы Николаевны и как впервые ее увидела.

А я как будто кино смотрю с дурацким сюжетом, и в этом кино не я, а кто-то другой. Ведь со мной все это не может происходить. Как я оказалась здесь, в машине следователя этого захолустья и еду с ним неизвестно куда. Машина остановилась во дворе частного дома. Синий деревянный забор, аккуратная калитка.

– Приехали.

Вышел из автомобиля. Он не очень высокий, но крепкий, ширококостный. Походка быстрая, отрывистая. Отворил дверцу с моей стороны, выпуская из машины.

– Идемте.

– Я не могу. Это неудобно…

– Неудобно сидеть на вокзале без документов и денег.

Позвонил в звонок возле калитки, и издалека послышался старческий женский голос:

– Иду-иду. Я сейчас.

Залаяла собака, и я вся внутренне сжалась. Да, не страшно. Но очень стыдно и как-то ужасно неловко. Калитку открыла пожилая женщина с гулькой на макушке. Посмотрела на следователя, потом на меня.

– Добрый вечер, Михаил Родионович.

– Добрый, Лариса Николаевна. Я тут вам постоялицу привел. У нее, правда, пока денег нет за комнату платить, но она устроится на работу и оплатит. Возьмете?

Посмотрели друг на друга. Она очки поправила, шаль на груди.

– Отчего ж не взять, если ее привел ты, Миша. Здравствуйте!

Посмотрела на меня, и я немного поежилась. Взгляд у нее пронзительный, изучающий, но доброжелательный.

– Добрый вечер.

– Как звать?

– Марина.

– Заходите, Марина.

Пропустила меня за калитку, а сама на Михаила взгляд перевела.

– Зайдешь?

– Нет. У меня еще работы много. Спасибо, что не отказали.

И я чувствую, что между ними напряжение какое-то. Вроде не чужие, но в то же время не близкие. Едва вошла, на меня собака напрыгнула, и я ойкнула от неожиданности.

– Фу, Герцог, фуууу!

Герцогом оказалась крупная дворняга с всклокоченной шерстью. Не на привязи и без намордника.

– Не целуй незнакомцев!

Шикнула на него, когда он вдруг лизнул меня прямо в губы.

– Я те дам, паршивец! Не бойтесь его. Герцог любвеобильный и женщин любит. А вот мужиков гоняет. Он – помесь волкодава и еще кого-то там. Его мой покойный муж притащил три года назад с мусорки. Так что парень молодой и горячий. Брысь, я сказала!

Шикнула на пса, и тот быстро ретировался назад, но на меня поглядывал и хвостом вилял.

– Пошли в дом, а то комары нынче совсем сдурели. Жрут сволочи и никак не нажрутся.

Домик небольшой, но очень аккуратный, ухоженный. Внутри чисто, пахнет сдобой и вареньем. У меня заурчало в животе.

– Голодная?

Кивнула и замялась на пороге.

– Да ты не стесняйся. Вот тапки. Переобувайся, мой руки, и пошли ужинать. Я пирогов напекла. Как знала, что гости будут.

Тапочки оказались женскими с помпонами.

– Это дочки моей. Проходи.