Первая любовь Императрицы

Остальное время обеда прошло напряженно, но больше Петр к жене не приставал. Он напился, но не до потери сознания, а до того состояния, в котором был способен совершать особенные глупости, был просто в бешенстве. Голштинские дяди переглянулись меж собой, Георг понял, что должен опекать императора до тех пор, пока тот не придет в себя…

Так и случилось, стоило выйти из-за стола, как Петр начал свои угрозы:

— Умники! Думают, при мне можно говорить что угодно! Я их разгоню, всех этих умников! Барятинский!

Князь поспешил на зов императора. Георг осторожно попытался урезонить племянника:

— Петер, не думаю, что сейчас время разбираться…

Но император был настойчив:

— Барятинский, этого умника с его анекдотами вон в деревню! Пусть там… — Петр рассмеялся и громко икнул, махнул рукой, довольный собой, — …пусть там их свиньям рассказывает!

Император обернулся к крепко державшему его под руку Георгу:

— Русские… они все свиньи… Все! Даже моя жена!

Георг понял, что пора спасать ситуацию:

— Петер, но твоя жена немка…

— Врет! Она русская! Она любит все русское! Вот ее надо в Шлиссельбург к Иоанну Антоновичу! Барятинский!

Петр крутнулся в сторону генерал-адъютанта и едва не выскользнул из руки дяди. Георг все же сумел удержать пьяного государя, попытался отвлечь, зашептал на ухо по-немецки:

— Петер, разберемся с этими русскими завтра. Пойдем сейчас спать.

— Спать? Пойдем! Только сначала отправим в крепость эту шлюху! Бар-р-рятинский, императрицу арестовать и в крепость! Немедленно!

Князь замер, обомлев. Где это видано, чтобы государь государыню под арест отдавал, да еще и в таком виде?! Что делать? Не выполнять приказ нельзя, Петр все помнит, что приказывает, но и выполнять тоже никак, завтра небось проспится, и тогда вместо императрицы в Шлиссельбурге окажется сам Барятинский.

Георг сделал князю знак, чтобы подождал, снова зашептал Петру:

— Петер, не стоит этого делать… это опасно…

— Почему? — оторопело уставился на него Петр.

Не зная, что придумать, Георг сказал наугад:

— Русские правители никогда не отправляли своих жен в крепость. Даже Петр Великий. А ты его внук.

Император вдруг весело захохотал:

— А я буду первым!

Георг понял, что простыми уговорами не получится, и вдруг гаркнул, словно фельдфебель на плацу:

— Не сегодня!

Сработало, император по привычке попытался вытянуться во фронт, не получилось, ноги не держали, потеряв равновесие, он снова крутнулся в руке у дяди, но на сей раз Георг держал государя особенно крепко.

— Хорошо, после! Барятинский, сегодня императрицу не арестовывать! Но потом…

Он еще долго пытался объяснить, что он сотворит с опостылевшей супругой и ее выродком-сыном. Хорошо, что эту сцену не видел никто из посторонних, Георг успел утащить бушующего правителя подальше от чужих глаз. Барятинский отер лоб платком и чуть перевел дух. Жаркий все же выдался июнь в Петербурге…

Георг отправил к Екатерине слугу с просьбой не ложиться спать, пока он с ней не поговорит. Ждать пришлось долго, император уснул только под утро, все грозя и грозя своей супруге, он пытался убедить дядю, что с Екатериной нужно поступить «вот так!», при этом показывал сжатый кулак. Георг Голштинский ломал голову, как отвести беду от своей давнишней любви, он прекрасно видел, что жена Петра не виновата, но видел и то, что добром сие дело разрешить не удастся.

Глядя на пьяного императора, Георг соображал и другое. Екатерина слишком умна, чтобы не понимать, что ее ждет. Петра терпеть не могут многие русские, барон Гольц прав, в Петербурге наверняка зреет заговор против императора. И не может быть, чтобы об этом не знала Екатерина. А если знает, значит, поддерживает, нельзя же не поддерживать заговора против своего обидчика. Голштинец понял и то, что ему самому тоже стоит поддержать и заговор, и племянницу, чтобы немного позже не оказаться в числе тех, кого следом за Петром пнут коленом под зад.

Для этого Екатерина должна дать ему гарантии будущего благоволения. Уговаривая Петра ничего не предпринимать против супруги, Георг старался прежде всего для себя.

А у государыни в это время был Алехан Орлов, он пришел сразу, как только освободился с дежурства, был возбужден и зол на государя донельзя:

— Будь моя воля, я бы его прямо в зале придушил, да знаю, что убить не дадут и будет только хуже… Сколько его можно терпеть, Катя?

Договорить не успели, Шаргородская сообщила, что идет принц Георг.

— Этот зачем?

Екатерина молча показала рукой на занавес, отделяющий кабинет от приемной. Алехан бесшумно скрылся.

Георг Голштинский говорил по-немецки, но Орлов понимал, хотя и не все.

— Петер стал совсем неуправляем. Сегодня я с трудом удержал его от глупости…

Екатерина уже знала об этой «глупости», которая могла ей самой стоить в лучшем случае свободы, в худшем — жизни. Усмехнулась:

— Стал?

— Он и был таким?

— Конечно, только не был императором.

— Как же ты терпела столько лет?

— А что я должна делать? Возражать много хуже.

— Фрикен, так не может продолжаться долго…