Первая любовь Императрицы

Они не беседовали с Орловым о литературе или философии, ему нужно было ее тело, ей — его, а еще его надежность и готовность совершить что-то ради нее, не жалея себя. Рядом с Орловым казалось так надежно и безопасно, Екатерина понимала, что вот этот человек просто свернул бы шею ненавистному мужу, попроси она.

А еще… где-то глубоко внутри шевелилось воспоминание, что Елизавету Петровну на трон принесли гвардейцы… Глядя на рослого красавца Григория Орлова, Екатерина верила, что такое может быть… Орловых любили в армии, за ними могли пойти. А сами братья Орловы могли пойти за Екатериной. Оставалось только ждать своего часа. Ждать она умела.

Обсуждали ли они когда-нибудь будущее? Едва ли. Екатерина стала очень осторожной, провал многоопытных Бестужева и Вильямса научил ее не доверять свои мысли не только бумаге, но и вообще кому бы то ни было. Так надежней.

Григорию вовсе не требовались ее откровения, а ей его, хватало плоти. Но теперь Екатерина не допускала любовника в свою спальню, норовила ездить на свидания сама, используя для этого съемную квартиру. Так тоже надежней.

Но, возвращаясь домой, почти всегда садилась писать ласковые, нежные письма Станиславу Августу. Это единственный человек, которому можно было такие письма писать, он понимал и отвечал тем же. Она не спрашивала его об амурных делах, хотя сама же дала разрешение на неверность. А он, как честный человек, умудрился рассказать о своей неверности! Так Станислав Август перестал существовать для нее во второй раз.

Но письма Екатерина все же писала. Не столько для него, сколько для себя самой, ей были нужны эти нежные слова, ей нужны объяснения в любви, которых женщина не слышала ни от мужа, ни от любовников. Только один Станислав умел их произносить и выслушивать.

А в России вызревало что-то тревожное…

У императрицы и раньше постоянства не было, а теперь вовсе могла передумать в любой момент, ладно бы про наряды или карнавалы — в государственных делах стойкости не было.

Екатерина быстро поняла, что тогдашняя беседа давно забыта, мысли у государыни ушли совсем в другую сторону… Воронцов после свержения Бестужева удержаться в должности сумел, а вот Елизавету Петровну под своим влиянием так же крепко держать, как это прежнему канцлеру удавалось, не мог. Ныне рядом с ней другой человек силу набирал — Никита Иванович Панин, воспитатель Павлуши. Ради внука, «милого Пунички», как звала Павла Петровича государыня, она готова была на все.

Панин, видно, нашептал в уши Елизавете Петровне про настроение при Молодом дворе, что там заговор зреет и великая княгиня к нему тоже причастна. Императрица словно из головы выкинула свои же собственные наставления невестке, поверила в ее виновность, теперь при дворе открыто говорилось, что готовить царствовать надо Пуничку, но только чтоб вокруг русские люди были, а этих немцев (Петра и Екатерину) прочь в Голштинию!

Екатерина забеспокоилась, это была слишком серьезная угроза. Петр бы рад в Голштинию, а ей что делать, ей-то куда? Мужу она и здесь не нужна, а в Голштинии тем более, да и ей самой Голштиния зачем.

У великой княгини появилась новая фрейлина, вернее, та, что была давно приставлена к ее двору, да жила с мужем за границей, — сестра фаворитки великого князя Лизки Воронцовой Екатерина Воронцова, по мужу Дашкова. Какие же они разные с сестрой! Лизка кривая, горбатая, неуклюжая и грубая, Дашкова, напротив, словно дорогая статуэтка из фарфора — с кукольным личиком, большими голубыми глазами, всегда широко распахнутыми, пепельными волосами, пухлыми щечками… Она нахваталась в Париже философских идей, не очень понимая их сути, научилась легко рассуждать обо всем, даже о том, в чем не разбиралась совершенно, ее веселая, чуть картавая речь была весьма вольной…

В Екатерину Дашкова буквально влюбилась, но еще больше — в свою роль при ней. Нет, не фрейлины, таких много, а, как считала она сама, ближайшей советчицы. Она была родственницей сразу троих влиятельных людей — доводилась племянницей канцлеру Воронцову, воспитателю цесаревича Панину и была сестрой фаворитки великого князя. Мало того, Панин влюбился в эту веселую, беспокойную даму. Конечно, секретничать с Лизкой ей не о чем, а вот от Воронцова и Панина Дашкова услышала многое, что весьма пригодилось Екатерине.

Именно от Дашковой великая княгиня узнала, что Панин лелеет вариант передачи власти после Елизаветы Петровны Павлу, но Петра при этом согласен отправить в его любимую Голштинию, а Екатерину оставить при сыне.

— Это же замечательно? Замечательно? — блестела глазами новая помощница.

Оказалось, что с таким же проектом носился и Бестужев, но государыне донесли, что он готовит заговор, и она разбираться с сутью не стала. Бестужев поплатился хорошо что ссылкой, а не головой, все осталось на месте.