“Первая любовь”: позиционирование субъекта в либертинаже Тургенева

Это констатирует вскоре и сама мучительница, для которой он перестал внезапно находиться в обычной для неё зоне восприятия мужских тел. Но прежде должна была состояться чрезвычайно важная сцена с конями. До этого мы только знали, что отец — мастер укрощения диких лошадей. Теперь мы узнаём, что Зинаида просит Беловзорова достать ей лошадь, ибо “хочет скакать”, а он отвечает, что смирного не нашёл, а она скакать не умеет. Каков смысл этой сцены? Здесь необходимо напомнить о символике лошади в либертинском и близком к нему романтическом романе — лошадь символизирует женщину, и “укрощение диких лошадей” не оставляет места для двусмысленных толкований. Желание либертинки скакать — желание укрощать лошадей ничуть не хуже либертина, идущего на её приступ (я оставляю в стороне лесбийский аспект этой ситуации, корреспондирующий рассказу Зинаиды про толпу вакханок). Но лошадь (и концепт “скачки”) также — образ бешенного, бесконечного выброса энергии. Господство над страстью тождественно укрощению лошадей, хотя скачки — обоюдоостры, там можно и утратить контроль над собой. Лошадь, т. о., — трансгрессивная граница, соединяющая либертина и аппарат страсти. Для Беловзора единственная позиция, позволяющая обуздывать аппараты страсти — фаллическая, которую он толкует как “по природе” присущую мужчине. Но либертин между собой и аппаратами страсти не размещает символическую функцию фаллоса, фаллос — инструмент эротического пространства. Либертинское “обуздывание диких лошадей” совершается за счёт степени интенсивности пассивности субъекта, по законам агапэ. Побеждает тот, кто в максимальной степени апатичен. Хотя похвала мужскому аппарату встречается регулярно в текстах Сада, я сомневаюсь в том, что этот аппарат возможно толковать через фаллос. Дополнительную сложность создаёт то, что здесь речь идёт о женщине, которой в фаллическом мире, собственно, не существует. С этой точки зрения, возможно, женский либертинаж — более “адекватный своему понятию”.

В следующей сцене, когда мальчик встречает своего отца с Зинаидой и Беловзоровым на конной прогулке (конь Беловзорова опенён, что указывает, что скачка была серьёзной), мы видим, что отец начинает побеждать, и это подтверждается не только его позицией (“опёршись на шею лошади” Зинаиды), но и дополнительной символикой цвета: “Он (Беловзоров) красен как рак, а она… Отчего она такая бледная? ездила верхом целое утро — и бледная.” Красный человек с фамилией Беловзоров и неестественно бледная Зинаида. Что это? Эта оппозиция белого и красного в противопоставлении с оппозицией лошади (Зинаида и отец на лошадях) и коня (Беловзоров на коне) — создаёт крайне любопытное уравнение, в котором конский элемент обретает более широкое символическое значение, чем простая ассоциация женщины и лошади. Здесь бы я хотел упомянуть и сон, который рассказывает Беловзоров в салоне у Зинаиды, — именно перед её собственной историей о королеве, которой все восхищаются, но ей владеет другой, который ждёт её в саду у фонтана: это сон, в котором лошадь с деревянной головой ест карасей. Сон отнюдь не нелепый и не безобидный. Рыба — это и символ жертвы, и символ существа абсолютно холодного (а карась, наряду с пескарём, в русском сознании — воплощение апатичности, “караси — мастера жариться в сметане”). Лошадь же с деревянной головой, позволю себе предположить, это лошадь, совместившая в себе характерным, не оставляющим сомнений образом черты лошади и коня — это страшная фаллическая лошадь в состоянии абсолютной интенсивности эрективности, своего рода “фаллос без органов”. Почему же всё-таки лошадь? Почему женское начало? Здесь та же амбивалентность, что и в выяснении проигравшей в дуэли либертинов стороны. Очень любопытный сон… (Он заставляет вспомнить на заднем плане ещё и о троянском коне — вероятней всего, троянском коне жертвы, которую готовит “королева” “ждущему у фонтана”. Т. е. этот сон как раз свидетельствует, в конечном итоге, отнюдь не об амбивалетности, а об однозначности того, кто кого ест…).[30]

Так или иначе, но именно после этой сцены, построенной на контрапункте романтических переживаний мальчика на прогулке с увиденной им конской сценой, Зинаида предлагает подростку “любить её не так, как прежде”, но дружески, как старшую сестру, фиксируя тем самым его новый статус. Не даром ещё перед прогулкой она, в ответ на отказ мальчика принять участие в конных скачках, заявляет: “вольному воля, спасённому… рай” (с. 47)[31]. Подросток — спасён (вместо него погиб, причём в последующем реально — отправившийся на прогулку Беловзоров, именно он заместил подростка на месте необходимого жертвенного третьего в треугольнике векторов силы битвы либертинов). Впрочем, до подлинного спасения ещё далеко, он “произведён в пажи” и его любовь “разгорелась с новой силой”.