Первая на возвращение. Аристократка в Советской России

"Вне всяких сомнений, это новое учение, новая религия", – подумала я, глядя на девушку, и чем дольше оставалась в России, чем с большим числом людей общалась, тем сильнее убеждалась, что большевизм – это религия, а её адепты – фанатики. И статуя Ленина у входа в Смольный, судя по всему, тоже проповедует и защищает этот культ.

5

В тот вечер мы навестили верную служанку моей матери Татьяну. Поскольку мы опасались, что кто-нибудь может превратно истолковать мотив нашего визита, мы настояли на том, чтобы Катя нас сопровождала, и втроём пешком отправились по тротуарам Ленинграда, по очереди неся пакет, в котором лежал набор небольших подарков для моей старой подруги. Вскоре мы покинули хорошо освещённый большой проспект и свернули на узкую и тёмную улочку, которая в конце концов приводит к Таврическому саду и расположенному неподалёку от него дому Татьяны. Вечер был тёплым и безветренным, и тихонько падал лёгкий снег, таявший в тот самый миг, когда касался земли, и делавший тротуары слякотными и скользкими. Проходя мимо бараков, мы узрели знакомую, печальную, типическую картину, свидетельницей которой я столько раз становилась в этом городе, назывался ли он Санкт-Петербургом, Петроградом или Ленинградом – и до революции, и во время неё, и после. Тощая дряхлая лошадь, тащившая огромный груз, слишком неподъёмный для её слабых сил, упала посреди дороги и лежала там, тяжело дыша, с глазами, полными муки, и лохматой гривой, тёмной от пота, в то время как извозчик постоянно пинал её в брюхо, бил узловатыми вожжами и громкими криками требовал встать.

"О Боже! – простонала я. – Неужели революция так и не уничтожила это зло? Они всё ещё терзают тягловых лошадей таким же ужасным образом, каким делали это раньше?"

Но Катя уже покинула нас и, стремительно подскочив к извергу, в недвусмысленных выражениях высказала ему всё, что о нём думает. "Как же вы можете так позорно обращаться со своей лошадью, товарищ возничий? – возмущённо воскликнула Катя. – Она заслуживает лучшего. Вы ведёте себя самым нецивилизованным образом, будто вы старорежимный ломовик. Давайте-ка быстро распрягайте её, и я вам помогу".

Я была абсолютно уверена, что мужик ответит ей бранью, но, очевидно, та знала, как с ним общаться, поскольку, продолжая бубнить себе под нос что-то о плохих дорогах, тяжёлых грузах и древних клячах, он тем не менее повиновался – с Катиной и нашей помощью распряг бедное животное и поставил его на дрожащие ноги.

"Мы сейчас во всех школах учим детей быть добрыми к животным, – поделилась с нами Катя, когда мы продолжили наш путь. – Однако очень трудно изменить представления пожилого человека, который всю свою жизнь жестоко с ними обращался, и боюсь, что с этим ничего нельзя поделать. Конечно, в клубах мы проводим лекции для людей преклонного возраста типа этого индивида, и лекторы пытаются объяснить им бесполезность применения жестокости. Но, как я уже сказала, от них многого не добьёшься. Именно детям необходимо с малых лет, пока они ещё в детском саду, прививать доброту, и это как раз то, что мы делаем, – учим детей вести себя как цивилизованные люди".

"Да, как любитель животных и член ОПЖОЖ25, я всей душой желаю, чтоб как можно скорее настал тот день, когда несчастные тягловые лошади наконец-то получат должный уход", – с горьким видом промолвила я, и Катя попыталась подбодрить меня, предположив, что всех таких лошадей вскоре заменят машины.

Наконец мы добрались по Татьяниному адресу и на пару-тройку минут остановились перед зданием, где во время войны и революции жили мои родители после того, как покинули свой особняк на Фонтанке, 25. Я глядела на эркерное окно моей матери, где она обычно стояла и наблюдала за мной, когда я каждый день в одно и то же время прибегала из госпиталя. Она видела меня издалека, как раз когда я появлялась из Таврического сада, раскинувшегося между госпиталем и домом, и тогда открывала окно, и махала зажатым в левой руке носовым платком, а правой быстро-быстро совершала в моём направлении мелкие крестные знамения. Будучи уже достаточно близко, я окликала её: "Как дела, Мазз, дорогая?" – и она отвечала: "Иди скорее, Малышка, ты припозднилась", – даже если в тот день я пришла пораньше. И я взбегала по лестнице, а она всегда встречала меня у входной двери. При воспоминании жгучие слёзы внезапно ослепили меня, а затем покатились по щекам и пальто, невидимые для других, потому что было темно и наши лица и одежда и так были мокрыми от снега. Затем, взяв себя в руки и держась за локоть Вика, я проследовала за Катей к парадному входу и поднялась по лестнице к знакомой старой двери из красного дерева, в которую мы постучали и стали ожидать, пока кто-нибудь нам откроет. "А что, если всё это сон, – подумала я, – и никакой революции не было, и я не замужем за американцем, и мы не ищем Татьяну, и сейчас старый дворецкий Пётр откроет дверь, и моя мать выбежит мне навстречу, и мы пойдём в её гостиную, и сядем у камина, и будем пить горячий чай и говорить, говорить обо всём на свете?"