Первая научная история войны 1812 года

Обо всем этом уже в 1840-е гг. в русскоязычной биографии Наполеона писал и Н.А. Полевой: «После союза Наполеона с Австрией мысль Александра перенести наступательную войну в Пруссию была отменена».¹⁷¹ Здесь мы видим, что Александр как дипломат потерпел значительное поражение. То есть планировалась атака, но известие о том, что Наполеон дипломатически переиграл Россию, нарушило планы Александра: по секретному российскому соглашению с Австрией было уговорено, что вспомогательный корпус, который предоставляет эта держава Наполеону, не будет действовать против России активно, но все же опасность сохранялась.¹⁷² Но и «оборона» эта предполагала именно деятельное отстаивание территории, а отнюдь не глубокое отступление!

Продолжим — и уточним важный психологический аспект. Как мы знаем, после Тильзита и Эрфурта положение царя в собственной стране было не очень прочным. Его критиковали бестолковые сторонники реванша, которые сами порох не нюхали, но разглагольствовали «о победах Екатерины». Александра это нервировало и унижало ежедневно. Он и сам буквально рвался устроить новую войну: и вы сейчас могли убедиться в том, что царь начал готовиться (закупать оружие и строить планы наступления) буквально сразу после Тильзита. Поэтому ни о каком глубоком и непопулярном отступлении по собственной территории речь идти не могла: такая стратегия ставила бы имидж, репутацию и саму жизнь Александра под очевидный удар! Из следующих глав мы узнаем: когда Наполеон уже занял Москву, жизнь царя висела на волоске — дворцовый переворот ожидали в самом скором времени (вообще, петербургский двор был насквозь гнилым обществом — хотя все регулярно посещали картинные «молебны»). Не для того Александр 5 лет готовил новую войну (и в октябре 1811 года уже отдал приказ к началу похода), чтобы отступать: да еще сдавать «святыню» — Москву.

Историк А. Вандаль так описывает опасную для российского монарха ситуацию в столице уже после того, как он был вынужден бежать из армии, а сама русская армия была разбита Наполеоном в Бородинском сражении: «Кутузов до конца обманывал его; лгал ему без зазрения совести. После Бородина старый генералиссимус выпустил бюллетени о победе, а на другой день после его сообщения распространилось известие, что Москва взята и сожжена.

Весть об ужасном осквернении священного города огорчила Александра, но, кроме того, озлобила его. …В петербургском обществе шли дурные толки; оно с озлоблением перечисляло совершенные ошибки, обвиняло в неспособности генералов и возлагало ответственность на верховную власть. Народ злобно и угрюмо молчал, на лицах застыло выражение сердечной тоски. Раз пала Москва — этот любимый Божией Матерью, хранимый ангелами город; раз „чужак, без разрешения императора, проник в Кремль“, не значит ли это, что сам Бог отвернулся от России и проклял ее вождей? Впервые народ как будто усомнился в царе, усомнился в помощи Божией. Лица, окружающие Александра, жили в постоянном страхе, почти в ожидании катастрофы. Боялись дворцового заговора, волнения дворян, народного мятежа. Наполеон предвидел и предсказывал такие события…

…18 сентября нужно было отпраздновать годовщину коронации. Обычай требовал, чтобы в этот день император с императорской фамилией показались народу и при торжественной обстановке проследовали в собор для присутствия на благодарственном молебствии. Приближенные царя страшно боялись за эту поездку. После усиленных просьб удалось убедить его отправиться в храм вместе с императрицами в карете, а не верхом, как он имел обыкновение это делать. Толпа присутствовала при проезде молча, без обычных приветствий. …Подъехав к церкви, высочайшие особы и свита вышли из экипажей и поднялись на паперть между двумя рядами народа, который почти касался их. Толпа не проронила ни одного звука, даже шепота не было. Тишина была такая, что ясно были слышны звон шпор и шуршанье длинных, тащившихся по мраморным ступеням шелковых платьев. Но вот религиозная церемония кончилась».¹⁷³