Некто бывшей прусской службы генерал Фуль, теперь в нашей генерал-лейтенантом, снискавший доверенность, которой весьма легко предаемся мы в отношении к иноземцам, готовы будучи почитать способности их всегда превосходными, между разными соображениями и проектами предложил, как многие утверждают, мысль о приуготовлении укрепленного лагеря на реке Двине близ местечка Дриссы. Направление, на котором устроен сей лагерь, при первом взгляде сообщает понятие о воинских соображениях господина Фуля. Ему же приписывают возражение против сближения 1-й армии со 2-ю армиею в том предположении, чтобы могла она действовать во фланге неприятеля, когда он устремится на нашу 1-ю армию.
Не только не смею верить, но готов даже возражать против неосновательного предположения, будто военный министр одобрял устроение укрепленного при Дриссе лагеря, и что еще менее вероятно, будто не казалось ему нелепым действие двух разобщенных армий на большом одна от другой расстоянии, и когда притом действующая во фланг армия не имела полных пятидесяти тысяч человек.
Если бы Наполеон сам направлял наши движения, конечно не мог бы изобрести для себя выгоднейших.
Генерал от кавалерии барон Беннигсен, бывший главнокомандующий в последнюю войну с французами в Пруссии, всемерно старался склонить на сближение армий, так чтобы от нас зависело или стать на прямейшей дороге, идущей на Смоленск, или избрать такое положение, которое бы препятствовало неприятелю отклонить нас от оной; но при всей настойчивости успел только согласить на перемещение 2-й армии из окрестностей Луцка, что на Волыни, в местечко Пружаны.
Войска наши, приближенные к границе, охватывая большое пространство, могли казаться Наполеону готовыми возбранить переправу чрез Неман, и конечно трудно было предположить, чтобы такое размещение их сделано было для удобнейшего отступления, которое раздробление сделает необходимо затруднительным, подвергая опасности быть разрезанным по частям».181
Стоит отметить особо: даже российский генерал говорит о том, что у Наполеона были все основания полагать, что противник будет оборонять приграничную территорию — т. е. примет бой. Но вместо этого началось хаотическое отступление без плана.
Вероятно, о действительном положении дел знал не только генерал, но и самые обыкновенные унтер-офицеры. Вообще же, как гласит фраза, авторство которой прочно укрепилось за Анн-Луиз Жермен, баронессой де Сталь-Гольштейн (1766–1817): «В России все секрет, но ничто не тайна».
Поэтому даже уничтожение документов при Николае I, его предшественниках и наследниках не сможет воспрепятствовать узнаванию истины. Относительно периода поспешного бегства русских из Вильно подпоручик 12-й легкой артиллерийской роты 6-го пехотного корпуса Д.С. Дохтурова Н.Е. Митаревский записал такое свидетельство: «Новости разносились с быстротой неимоверной, словно по телеграфу, особенно новости под именем „секретных“. Если, бывало, кто из адъютантов или ординарцев прослышит что-нибудь в главной квартире, то уж непременно спешит сообщить по секрету своим приятелям; те, тоже по секрету, сообщают дальше, — почему секретные новости разносились скорее обыкновенных».182Генерал-фельдмаршал И.Ф. Паскевич в своих «Походных записках» прямо указывает на тот факт, что уже в 1811 году многим было ясно, что готовится война против Франции (в этом же отрывке можно наблюдать и описание нравственного облика и патриотизма войск…): «В январе 1811 я назначен шефом Орловского полка. Формирование с самого начала представляло затруднения неимоверные. Общие приготовления к войне были причиною, что для состава новых полков не могли дать хороших средств. Надлежало формировать полк из четырех гарнизонных батальонов, в которых солдаты и офицеры почти все были выписные за дурное поведение. Из других полков поступило только 3 майора и несколько обер-офицеров. К тому из дворянского корпуса прислали 20 молодых офицеров, только что умевших читать и писать.
С этими средствами надо было спешить с образованием полка, ибо война была неизбежна (хотя Наполеон тогда ни о каком походе в Россию и не помышлял! — прим. мое, Е.П.). Нравственности в полку не было. От дурного содержания и дурного обхождения офицеров начались побеги. В первый же месяц ушло до 70 чел. Почти половину офицеров я принужден был отослать обратно в гарнизон».183