Первая научная история войны 1812 года

А теперь рассмотрим, с какою помпой и важностью русский монарх отправлялся воевать (об этом не сообщают авторы-пропагандисты). 14 марта из столицы в поход выступил лейб-гвардии Егерский полк, Финляндский полк и Гвардейский экипаж; 17 марта — артиллерия Императорской гвардии, кавалергарды и лейб-гвардии Конный полк; 19 марта — лейб-гвардии Измайловский и лейб-гвардии Литовский полки; 21-го Петербург оставили Семеновцы и Преображенцы.¹⁷⁴ Отбытие царя намечалось на 7 апреля, но доносы и необходимость отправить в отставку оклеветанного М.М. Сперанского (1772–1839) задержали царя.¹⁷⁵ Вскоре он картинно посетил молебен в Казанском соборе, причем митрополит благословил его, а толпа кричала «ура» — и 26 апреля (в Вербное воскресенье) Александр I и его огромная свита уже подъехали к Вильно. За шесть верст перед городом его встретил М.Б. Барклай де Толли и множество генералов. Далее любящий дешевые эффекты, но не имеющий военных способностей царь пересел на коня и въехал в Вильно под гром пушек и звон колоколов. На улицах были специально выстроены шеренги части гвардейцев.¹⁷⁶ Неужели подобный театральный выезд мог предшествовать плановому позорному бегству?! Если бы Александр желал осуществлять некий «скифский план», то он бы остался в Петербурге (куда он и был принужден вскоре сбежать) — а еще логичнее — уехал бы сразу, например, в Казань.

Чем же занимался царь в Вильно? Он приглашал на обеды представителей часто недружественной (по отношению к недавно присоединившей бывшие польские территории России) элиты: и старался обаять их, по всей видимости, объясняя, что нахождение Литвы в составе России — это залог сохранения феодальных порядков.¹⁷⁷ Все сие делалось, очевидно, не для того, чтобы тут же оставить владения упомянутых дворян.

Выдающийся русский историк А.С. Трачевский (1838–1906) уже на рубеже девятнадцатого и двадцатого века имел все документальные основания описать интенции русского царя в канун войны следующим образом: «Александром овладела лихорадочная поспешность. Не дав созреть немецкому патриотизму, не дав Австрии и Пруссии времени изготовиться, он уже весной 1811 года начал стягивать войска в Литве, а в октябре был заготовлен ультиматум. В начале 1812 года Александр уже заключил союз с Швецией, Англией и даже с испанскими кортесами, причем обещал Бернадоту французский престол. Затем последовал мир с Портой, доставивший нам Бессарабию, и царь открыто говорил, что, „покончив с Наполеоном, мы создадим греческую империю“. В апреле Россия потребовала, чтобы император очистил Пруссию и Померанию. „Как вы смеете делать мне такие предложения! Вы поступаете, как Пруссия перед Иеной!“ — крикнул Наполеон нашему послу.

…В Вильне все, не исключая Барклая, рвались в бой, низко оценивая силы врага. Два немца, Фуль и Толль, взялись устроить на Двине, в Дриссе, Торрес-Ведрасе, забывая, что там нет ни гор, ни моря. А в лагере кишели интриги и обычные беспорядки. Войска были разбросаны, хотя их было не меньше, чем у Наполеона, тысяч 200, а пушек даже больше (1600). Багратион только шел с юга, а Чичагов с дунайской армией мог еще позже выдвинуться против австрийской армии Шварценберга. Хорошо еще, что не исполнилось первоначальное приказание Александра Чичагову — „действовать в тыл неприятелю, приближаясь даже к границам Франции“».¹⁷⁸

«Действовать в тыл неприятелю, приближаясь даже к границам Франции» — прекрасная мирная инициатива православного царя и (одновременно) «подтверждение» замысла глубокого отступления…

Наполеон не зря опасался вероломного нападения русских: и переход его армией Немана был вынужденным актом деятельной самообороны. Я процитирую собственноручное письмо командующего Второй западной армией П.И. Багратиона, написанное 20 июня 1812 г. (т. е. всего за 4 дня до переправы французов через Неман!): «Государь! От преданности доношу: не отнимайте у воинов твоих дух; прикажите нам собраться у Гродно и нанесть удар врагам. …Неприятель, собранный на разных пунктах, есть сущая сволочь, а мы твои, великий государь! Чего опасаться? …Военная система, по-моему, та: кто рано встал и палку в руки взял, тот и капрал».¹⁷⁹ Что ж: всегда приятно читать вирши миролюбивых и рафинированных русских православных генералов — и сразу же замечу, что император Александр никак всерьез не отреагировал на это пламенное послание, т. к. для него не европейского происхождения генерал был, так сказать, человеком «второго сорта».