Читаем Первая партия (СИ) полностью

— Ну вот и всё, — заключил Акимичи. — Он справился. Это тоже наверняка было частью испытания. Что касается принятия жертвы… вообще-то ещё в прошлом столетии так проверяли наследников на престол. Смог с достоинством принять жертву, будь то незнакомый слуга или хороший друг — значит, годен для правления, потому что знаешь его настоящую цену. А тех, кто ломался, отстраняли от власти. Я об этом знаю, потому что мой клан порой просили спрятать жертву до определённой поры; не убивать же их, в конце концов. Некоторые потом женились или вышли замуж за других Акимичи, потому что наследники действительно не всегда выдерживали, а приказа о возвращении не поступало.

Шикаку тяжело вздохнул. Побарабанил пальцами по столу.

— Зная, кто его родители, я даже не удивлён, — тихо сказал. — У Минато мог бы быть такой же призыв… Вот кто стал бы настоящим правителем, если бы не жестокий рок судьбы. Бесклановый гражданский, сияющий так чисто, но не ослепляюще — в отличие от Кушины — за которым тянулись и шли мы все ещё до того, как он стал Четвёртым. Жаль только, что Наруто гораздо больше пошёл в мать, чем в отца. Так я бы даже гарантировал ему шляпу.

— Уже мечтаешь о преемнике, не вступив в позицию? — пошутил Чоза. Потом его взгляд посерьёзнел. — Перестань так пристально глядеть на прошлое, Шика. Если бы дети являлись всего лишь копиями своих родителей, мир не был бы так интересен. Присмотрись, например, к Саске. Я с ним регулярно обедаю последние месяцы, обучая тонкому искусству дипломатии. Будь он копией Фугаку, то бросил бы эту затею из гордости ещё на полпути. Будь он точной копией Микото, то не нашёл бы в себе сил противостоять водовороту жизни, который выкинул Учиха из своих потоков. Но Саске, под очень чутким, честным и ненавязчивым вниманием Генмы, нашёл свой собственный путь… Например, мы с ним встретились едва ли вчера, и он принёс с собой мемуары своего дедушки. Дал мне почитать для критики. Очень серьёзно попросил составить конструктивную критику, потому что Инузука предложили ему задуматься об их издании, но ему было важно знать моё мнение. И я прочитал… И согласился с Цуме — мемуары однозначно увидят свет, потому что это не только память вымершего клана, но и прекраснейший философский трактат; предложу Саске написать введение, когда мы встретимся в следующий раз, а потом, когда закончится экзамен на чуунина, книга выйдет. И всё — вот вам бессмертие для Учиха. Вряд ли Фугаку или даже Микото осмелились бы на такой поступок. А Саске смог, потому что выбрал будущее, а не прошлое, и выбрал вечную жизнь вместо забвения, хотя мог бы чахнуть над остатками собственной культуры.

— Высокая похвала для тебя, — заметил Иноичи. Он, в отличие от старого друга, всегда читал литературу попроще. В частности, тяготел к детективам.

Чоза только пожал плечами.

— Что есть, то есть. Автор смог показать в разрезе философию и уклад мира шиноби: медленную стагнацию кланов на примере своего, медленное и болезненное культурное обогащение через выходцев из гражданских, кризис наших ценностей, ужас войны на фронте и в тылу и как он перетекает в мир… И дал показать, что все мы, на самом деле, в одной лодке. К тому же, его стиль богат метафорами. Мне особенно понравилась его аналогия, связанная с Шаринганом, что жизнь — это калейдоскоп, который складывается из множества узоров. Нам нужен такой философ. Не только для страны Огня, но, может, и для всего мира. Я для себя решил, что всеми силами попытаюсь помочь издать получившееся произведение в столице, чтобы книга оказалась на полках и других стран.

— Запретят же, — иронично хмыкнул Шикаку.

— И сделают её этим только популярнее, — парировал Чоза. — Ты просто ещё не читал её. — Помолчал. — Я бы дал тебе эти рукописи, но Саске они очень важны, поэтому без разрешения мальчика не берусь этого сделать.

— Ты считаешь, что мне, как будущему Хокаге, стоит их изучить, — заметил Шикаку.

— Однозначно, — серьёзно кивнул Чоза. — Если собираешься что-то менять к лучшему.

Шикаку тяжело вздохнул.

— Я никогда не хотел стать Хокаге, — признался. — Нет у меня такой черты характера — вдохновлять идти за собой. Нара это не свойственно. Мы всегда следуем за кем-то, произрастаем из чего-то. Как бы не продолжился застой в моё правление.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Том 1. Шатуны. Южинский цикл. Рассказы 60–70-х годов
Том 1. Шатуны. Южинский цикл. Рассказы 60–70-х годов

Юрий Мамлеев — родоначальник жанра метафизического реализма, основатель литературно-философской школы. Сверхзадача метафизика — раскрытие внутренних бездн, которые таятся в душе человека. Самое афористичное определение прозы Мамлеева — Литература конца света.Жизнь довольно кошмарна: она коротка… Настоящая литература обладает эффектом катарсиса, который безусловен в прозе Юрия Мамлеева; ее исход — таинственное очищение, даже если жизнь описана в ней как грязь. Главная цель писателя — сохранить или разбудить духовное начало в человеке, осознав существование великой метафизической тайны Бытия.В 1-й том Собрания сочинений вошли знаменитый роман «Шатуны», не менее знаменитый «Южинский цикл» и нашумевшие рассказы 60–70-х годов.

Юрий Витальевич Мамлеев

Магический реализм
Gerechtigkeit (СИ)
Gerechtigkeit (СИ)

История о том, что может случиться, когда откусываешь больше, чем можешь проглотить, но упорно отказываешься выплевывать. История о дурном воспитании, карательной психиатрии, о судьбоносных встречах и последствиях нежелания отрекаться.   Произведение входит в цикл "Вурдалаков гимн" и является непосредственным сюжетным продолжением повести "Mond".   Примечания автора: TW/CW: Произведение содержит графические описания и упоминания насилия, жестокости, разнообразных притеснений, психических и нервных отклонений, морбидные высказывания, нецензурную лексику, а также иронические обращения к ряду щекотливых тем. Произведение не содержит призывов к экстремизму и терроризму, не является пропагандой политической, идеологической, расовой, национальной или религиозной ненависти и порицает какое бы то ни было ущемление свобод и законных интересов человека и гражданина. Все герои вымышлены, все совпадения случайны, мнения и воззрения героев являются их личным художественным достоянием и не отражают мнений и убеждений автора.    

Александер Гробокоп

Магический реализм / Альтернативная история / Повесть / Проза прочее / Современная проза