Первая после бога

Особым таким образом хлюпнула, как умеют только сёстры: чтобы и продемонстрировать — врач хамло и козёл, и субординации не нарушить.

— Ну и отлично! — порадовалась Кассел. — Главное, что все друг друга поняли.

Не поняли. Рейгер отвернулся, обиженно сопя. Не оценил кастового предательства. Оставалось надеется, что здесь эти игры ценятся меньше, чем в больнице.

* * *

— Крючки держи! — рявкнула Дира. — И так ни хрена не вижу! Кровит, чтоб ему… выздороветь поскорее!

— Держу, — огрызнулся второй хирург. — Руки затекли.

— У всех затекли, а ты держи…

Затекли — не то слово. Но — слава Близнецам! — хоть болеть перестали. Просто налились тупой свинцовой тяжестью и не только руки — спина, плечи, рёбра, ноги. Работе, конечно, мешает, но всё лучше, чем когда в самый неожиданный момент позвоночник сверлом скручивает. Ну а как иначе? Вот если пальцы дёргать начнёт, тогда всё, пора от стола. Но этого момента ждёшь уже с ужасом. Даже не его, а пробуждения после короткого, часа на три-четыре сна. И не потому, что времени хватает только физиономию умыть и в желудок что-нибудь закинуть. А потому что тело вспоминает о своих правах и посылает хозяйку в Хаос, отказываясь функционировать.

— Давление падает, — негромко напомнил техник.

— Это ясно, — буркнула Дира, — как ему не падать, когда у нас тут бассейн? Хоть рыбок запускай. Главное же, не вижу, заразу… О, есть! А ты заладил: артерия, артерия. Иди бабушку свою поучи, умник!

— Ну, бывает, — согласился ассистент, ничуть не обидевшись.

Какие уж тут обиды, и так все на нервах. Только быстро глянул на врача — крошечное пламечко, разгоревшееся на указательном пальце Кассел, отразилось в больших, выпуклых очках. Второй хирург лягушку в маске напоминал. Хотя, это она, наверное, со зла. А нечего под руку с умными советами лезть, тогда и странных ассоциаций вызывать не будешь.

— Всё, шьём! — скомандовала доктор. — Сейчас полежит немножко, отойдёт, потом отправим.

— А голова?

— С головой пусть на большой земле разбираются.

— Когда транспорт?

Дира посмотрела вверх. Часы, висящие на полотняной ширме, отделяющей одну «операционную» от другой, казались здесь неуместными, как эльфийский хрусталь в гоблинской норе. Но без них никуда.

Сколько там стрелки показывали, доктор так и не уловила. Собственно, это давно уже утеряло актуальность. Важны промежутки времени, а не понимание: день на улице или ночь.

— Обещали через три часа борт дать.

Новое — большая земля, борт, транспорт — ложились на язык знакомо и комфортно, будто не новое, а вовсе и старое. И ощущение, что они действительно где-то вне — на острове, а, может, в другом мире — тоже стало привычным. Там действительно «большая земля», а тут…

— Заканчивайте и готовьте следующего. Пойду, воздуха глотну.

Кассел откинула в сторону занавеску, выход заменяющую. Гвалт навалился, толкнув в грудь. Странно, но в операционной его совсем было не слышно. Наверное, мозг просто отсекал всё лишнее. Зато здесь этого лишнего с избытком.

Дира постояла, раздумывая, не вернуться ли обратно. Стянула с лица маску, оставив её болтаться на шее. Машинально поскребла ногтями ладонь — из-за чересчур частого обращения к силе кожа коростой покрылась, чесалась жутко.

«На улицу» не тянуло совершенно, но и из крохотного пятачка, ограниченного белыми простынями, хотелось вырваться хотя бы минут на пять. А лучше проснуться.

Оперблок от приёмника тоже отгородили, да ещё и охрану поставили — серьёзных ребят, вооружённых до зубов, чтобы не пускали внутрь никого лишнего. Они бдели без дураков, щедро раздавая оплеухи. Правильно, нечего занятым людям мешать. Ну а если доктору пришла в голову блажь прогуляться, то это её проблемы, верно?

Дышать нечем — днём жара. Впрочем, ночью ничуть не лучше, хотя температура падала будь здоров. Пыль — взвесь из глины, песка и каменного крошева — висела в воздухе туманом, не желая оседать вот уже которые сутки. Кстати которые? Пёс их знает.

Запахов слишком много: всё та же пыль, гарь, ну и кровь с прочим содержимым бурдюков, человеческими телами называемых. Ещё и привкус гнили появился. И кому пришло в голову назвать его сладковатым? Нет ничего гаже, чем вонь протухшего мяса. А его здесь хватает — трупы складывали за лазаретными палатками, в рядок на самом солнцепёке. Больше девать некуда, вывозить некому, да и непонятно, где хоронить. Рядов же много, очень-очень много. Скоро жди какой-нибудь дряни заразной в гости. Как будто без неё проблем мало.

Звуков тоже слишком излишек. Но больше всего досаждают плач с воем, будто волчьим. И не замолкают ни днём, ни ночью.

У лазарета людей, как на ярмарке. Толчея такая же и порядка примерно столько же. Снуют санитары с носилками — глаза безумные, пустые, как у кукол, сами ничего не понимают и не видят. Сидят, лежат, бродят грязные, оборванные, в кровавой коросте люди, будто призраки. Хрипло рычат поисковые ящеры у привязи — они приучены работать в тишине и покое, а не страдать в людской толчее. Да и жарко, бедным, привыкшим к снегу. Ведь чаще они горным спасателям помогали.