Первая после бога

Все вокруг требовали от неё дома остаться и на казни не появляться. Положа руку на сердце, приходилось признать: скажи кто-нибудь хоть что-то похожее на: «Это слишком страшное зрелище, а у тебя и так нервы издёрганы! Незачем такое смотреть, пусть родные останутся светлым воспоминанием!» — ни за что бы не пошла. Потому как сама думала подобное. Да и страшно до ужаса.

Но все твердили одно: «Не выставляйся, не подставляйся, держись тише воды, ниже травы! Нам и так…». Список этого «итак» уже сейчас в бесконечность уходил, а в скором времени угрожал разрастись ещё больше. Казнями дело не закончится. Собственно, оно ещё только началось.

Вот мать не постеснялась, отвесила полноценную оплеуху, стоило дочери заикнуться о том, чтобы экзекуцию посетить. Муж просто пригрозил её под замок посадить. Кузина Бэра… От неё толку совсем никакого. Только таращила кроличьи испуганные глаза и рыдала.

Но как не пойти? Да, отец и братья преступники, посмевшие погубить императора. И не рядовые заговорщики. Тер наготове стоял со второй бомбой — на случай, если с первым бомбистом что-нибудь непредвиденное стрясётся. А Речер на подхвате был. Всё же маг и не просто какой-нибудь техник, а боевой офицер, пирокенетик. Единственный, между прочим, из ныне живущих, способный трёхметровую стену огня поднять. Так что, никаких сомнений нет, преступники, смертной казни заслуживающие.

Дира даже мать, прилюдно от родства с ними отказавшуюся и не постеснявшуюся публично, в присутствии журналистов и зевак показания в суде давать, не осуждала. Точнее, осуждала, конечно. Но не вслух. Сама-то ничего внятного не сказала, лишь блеяла, да все бумаги, которые ей подписать сунули, подмахнула не читая.

Только вот… Старший Кассел, лишённый лордства и правом рождения данных привилегий, это ещё и папа. Тот самый, что её «лучиком» называл. Тот самый, кто вместе с ней ночами не спал, помогая выхаживать подобранного зайчонка со страшной раной на лбу — крестьяне сено косили, не заметили в траве зверёныша, вот и полоснули. Тот, кто грохнул по столу кулаком, первый и последний, кажется, раз в жизни на жену голос повысив. И оплатил-таки учёбу в университете. Тот, кто её к алтарю Близнецов вёл и, откинув фату, шепнул: «Будь счастлива, лучик!». Это папа.

Это старший брат, вечно в детстве её пугавший рассказами о призраках. Тер, из папиросной бумаги мастеривший крылья и прыгавший на них с крыши старой конюшни. Сказавший, что стащил материнскую брошь и утопил её в пруду. Хотя сорока просто стянула украшение с дировской куклы. Весельчак, балагур, постоянно в кого-то искренне влюблённый Тер, неспособный пройти мимо лавочника, избившего мальчишку. С тех пор у наследника Ван’Касселов переносица так и осталась кривоватой.

Это брат, способный глухой ночью вытащить сестру из кровати, чтобы показать, как он сам — сам! — научился создавать искры какой-то там повышенной температуры и прожигательной способности. Речер, вечно обложенный книжками на ковре в библиотеке — чтение в кресле он презирал. Вчерашний кадет и нынешний офицер, блестящий от гордости как новенькая монетка. Двадцатилетний старик, вернувшийся из лазарета с рубцами во всю спину, оставленными ему на память о встрече с гоблинским шаманом. «Знаешь, чего я боялся больше всего? — спросил он, глядя на цветущую яблоню. — Что тебя не увижу вот так: в шезлонге, с книжкой. И чтоб весна и дурацкая шляпка».

Да, они преступники. Кроме корпения над скучными финансовыми отчётами в тёмном кабинете с монументальной тяжёлой мебелью; кроме лёгких, легкомысленных и невесомых, как предутренний туман стихов; кроме лекций в кадетском корпусе и полевых учений были и споры всё там же, в отцовском кабинете, за наглухо закрытыми дверями. Высокие дебаты с цитатами из классиков, переходящие в очень даже плебейские ссоры до хрипоты, до потрясания кулаками и обугливающихся ножек мебели. На них Диру охотно пускали. И её мнение выслушивали. У умной девушки всегда найдётся что сказать о судьбах родины, совести, чести и долге. И как проблемы решать — естественно, гуманным и цивилизованным способом — она, конечно, знала.

Да, на увлекательные домашние посиделки сестру и дочь приглашали. На таинственные ночные встречи, проходящие в не менее таинственном «мужском клубе» нет. А потом случилась свадьба и всё закончилось. Родные с их интересами остались где-то там. У Диры же появились свои заботы, гораздо более важные, чем честь и долг гражданина.

Правда, следователь ей очень быстро и доходчиво объяснил, что увлекательная эквилибристика для ума никакое не безобидное семейное увлечение, а государственная измена. «Речи, порочащие императора и государство» — только за одно это полагалась смертная казнь.

— Вы же не желали зла императору, верно?

— Не желала…

— Наверное, вы и не понимали, о чём толкуют ваш отец с братьями?

— Не понимала…

— Вы не хотели?.. Вы не стали бы?.. Вы просто юная женщина, ничего не смыслящая в таких вещах?

— Нет… Нет… Да…

— Но вы ведь помните, о чём они говорили?

— Помню…

— Расскажите?

— Расскажу…