Первая после бога

Оставалось только вздохнуть и подниматься к входу. Впрочем, это тоже удовольствие приносило — прохладный и чуть влажный мрамор ступеней холодил босые ноги, которые после суток буквально горели.

Парадные двери словно сами собой открылись, едва не саданув врача по носу.

— С добрым утром, леди Ван’Кассель, — зычно продекламировал дворецкий, словно саму регентшу приветствуя. — Добро пожаловать домой!

— Что ж ты так орёшь-то, Жур? — поморщилась Дира.

— Матушка ваша встать уже изволили, — заговорщицким шёпотом сообщил слуга, сочувственно подмигнув молодой хозяйке. — Готовятся к завтраку в зелёной столовой.

— О, Боги!..

А что тут ещё скажешь? Совместное принятие пищи — не самое приятное развлечение, особенно когда мечтаешь исключительно о ванной и постели. Но опять же, никуда не денешься. Если не хочешь получить многодневную глубокую обиду без права на прощение, но со слезами и жалобами, наскреби сил и топай завтракать.

Жур отобрал у Кассел сумку, а, заодно, и туфли с чулками. Улыбнулся подбадривающе, пропуская госпожу в холл.

Свой сад хирург обожала. Дом ненавидела. Особенно когда матушке попадала очередная вожжа под хвост. И она приказывала устроить посередь приёмной алтарь: по бокам портреты братьев, между ними отца, чёрный креп, свечи и груды цветов — всё как положено. Органа не хватает.

Дира остановилась возле дверей, скрестила руки на груди, разглядывая каменную мозаику пола. И старательно дыша через нос, отсчитала от одного до десяти, а потом обратно. И ещё разочек — для верности.

— Мама, — позвала негромко — всё равно услышит.

— Доброе утро, дочь.

Леди Ван’Кассель выплыла из боковых дверей, как бригантина из-за мыса. Статная, высокая, с царственной осанкой. Светло-русые с лёгкой пшеничной рыжиной локоны уложены волосок к волоску. Серые, но удивительно яркие глаза умело подведены так, что вроде бы никакого макияжа и нет. Пухловатые от природы губы сдержанно поджаты. Аристократичный нос породист и надменен.

В принципе, глядя на мать, любой бы с лёгкостью мог предсказать, какой станет дочь лет через двадцать — похожи родственницы, как две капли крови. За исключением царственной осанки, чётко просчитанной грации в каждом жесте и непередаваемого апломба высшего дворянства. Старшая леди Ван’Кассель обладала этим богатством в полной мере. У младшей оно отсутствовало напрочь.

— Почему ты босиком? — матушка чуть заметно приподняла брови, позволяя признакам удивления проявиться ровно настолько, насколько этикет дозволял.

Ну и чтобы кожа на лбу не морщилась.

— Почему у нас опять портреты в холле? — мрачно поинтересовалась дочь, бровей не поднимая.

— Если ты забыла, сегодня Весеннее Равноденствие, — абсолютно безмятежно отозвалась леди. — Правила диктуют в этот день украшать портреты почивших ландышами. Не понимаю, чем вызвано твоё удивление и неудовольствие.

— Ма-ама! — едва сдерживаясь, чтобы на крик не сорваться, сквозь зубы прошипела Дира, — Какие ландыши?! Они государственные преступники, казнённые за убийство короля!

— Этот факт мне известен гораздо лучше, чем тебе, — величественно ответила леди Ван’Кассель. — Напротив, это я постоянно вынуждена напоминать о столь прискорбном пятне на нашей репутации. И предостерегать тебя от опрометчивых поступков. Но традиции…

— Какие к Хаосу традиции?! — не выдержала-таки, сорвалась на крик. — Мы едва на плаху вместе с ними не угодили! Чудо просто, что нам не только жизни оставили, но и почти всё состояние! Ты так жаждешь на виселице очутиться?

— Положим, не чудо, а то, что я публично дала показания против мужа и сыновей, — по-прежнему невозмутимо ответила Хэрра. — И на плаху за портреты никто не пошлёт, не утрируй.

— Может, и не пошлют, — как-то разом выдохшись, устало согласилась Кассел. — Но вот всего этого великолепия лишишься вмиг. Короче, всё! Жур, алтарь убрать, портреты спалить. Прости, мама, но завтракать я с тобой не стану, аппетит пропал. Пойду лучше к себе.

— Как ты со мной разговариваешь? — поджала губы леди Ван’Кассель.

— Как единственный представитель нашего милого семейства, не лишившийся мозгов, — огрызнулась Дира. — Всё, мам, на самом деле, я устала. Иди ещё что-нибудь укрась. Пока-пока.

Кассел помахала рукой, словно мух отгоняя.

— Ты зря полагаешь, будто твоя ложная самостоятельность может спасти хоть от чего-то, — отчеканила матушка. — Что полученное образование и эта твоя убогая работа даст защиту. Настанет время, когда ты вспомнишь мои слова. Тогда, когда, кроме родовой гордости и чести, не останется ничего. Но этого уже будет слишком мало. В своём подростковом максимализме…

— Побойся богов! — усмехнулась Дира. — Какой подростковый максимализм? Скоро в старческий маразм впадать. Поздновато для юношеских суждений…

Хирург осеклась, нервно передёрнув плечами. Почему-то рядом с матерью её всегда тянуло выражаться вот так — гладко, сладко и глупо, зато как в романах.

— Значит, ты просто не изжила в себе инфантилизм, — вынесла вердикт Хэрра, искренне считающая логику своей сильной стороной.