Первая просека

— Да, — спохватился Агафонов, — ты мне напомнил: меня тоже в понедельник вызвали в военкомат. Заполнил несколько анкет. Говорят, что будут ходатайствовать о восстановлении моего воинского звания. А для начала хотят послать на переквалификацию в танковую часть.

— Так, может, и меня туда пошлют, если поставят на военный учет? — спросил Захар, будто это зависело от Агафонова. — Мне врач в госпитале сказал, что я вполне годен в технические войска. Вот было бы здорово — вместе!

Захар как в воду глядел: через две недели они вместе получили предписание явиться в танковую часть. Таких, как они, набралось в Комсомольске до ста человек — бывших кавалеристов, шоферов, инженеров-механиков, бронеавтомобилистов.

Ранним утром Жернаков и Агафонов шагали по дощатому тротуару села, за которым где-то в перелеске, у реки, стояла летним лагерем танковая часть. Навстречу из-за туманных хребтов Сихотэ-Алиня только что выполз огромный вишнево-красный диск солнца, и бескрайние равнинные дали с лугами и перелесками, с пологими горбинами увалов, слегка повитые туманом, вдруг обрели малиновую окраску.

— Как-то пойдет она, наша служба? — вслух гадал Захар. — Все-таки танки…

— А в танковых частях легче служить, чем в кавалерии, — отвечал Агафонов.

— Думаешь?

— Не думаю, а знаю. В одних же казармах стояли с бронеавтомобилистами, когда служил в конно-механизированном полку. Кавалеристы с утра чистят лошадей, а бронеавтомобилисты идут на завтрак, а потом — в классы или по машинам и в поле. Ни тебе седлать, ни расседлывать, ни чистить коня и сбрую. Помыли машины, смазали — и опять в классы. А потом же это техника, очень интересное дело!

— Да, техника — это не животина о четырех ногах, — соглашался Захар, — ни усталости не знает, ни овса не просит.

Гулко протопали по высокому горбатому мосту через неширокую прозрачную речку, а дальше мягкий супесный проселок повел их сквозь кудрявые заросли орешника. Проселок вывел их на край танкодрома — огромного поля, опоясанного следами танковых гусениц. У Захара даже сердце дрогнуло при виде грозных зеленых машин с хоботами зачехленных пулеметов.

— Вот они… — со скрытым восторгом произнес он. — Вот это да!

— Т-26, старого образца, двухбашенные, — равнодушно отозвался Агафонов. — Нам еще в полку показывали. Хотя нет, вон дальше новые, однобашенные. — Он указал в сторону, где из-за кустов показались еще более компактные танки с длиннющими хоботами пушек.

На повороте тропинки, ведущей к танкам, они нос к носу столкнулись с часовым.

— Стой! — скомандовал тот, снимая с плеча винтовку. — Прохода нет.

Вскоре они стояли перед дежурным по части. Прочитав предписание, он приказал «новобранцам» следовать за ним, вывел их к длинному ряду плетеных и обмазанных глиной сарайчиков, за которыми лежал просторный плац со спортивным городком в центре. Справа и слева — квадраты палаток, впереди — берег речки.

Была ранняя утренняя пора, когда особенно сладок солдатский сон. Потому дежурный говорил вполголоса.

— Посидите пока в классе. — Он отворил дверь крайнего сарайчика.

Там виднелся длинный стол, заваленный деталями машин.

Не успели они осмотреться, как серебристый звук трубы врезался в блаженную тишину июльского утра — горнист заиграл «зорьку». Тотчас же там и тут раздались голоса:

— Подъе-ом!..

У Захара дрогнуло сердце — до того живо представилась ему кавшкола. Ощущение было такое, будто ничто не отделяло его от тех времен, когда каждый день для него начинался этой, ставшей родной, серебристой мелодией «зорьки».

А по лагерю уже потек гомон: «Взвод, становись на зарядку!», «Поживее!», «Становись!», «Бегом!» — и ритмичный, в такт, топот множества ног.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Незадолго до окончания сборов Захар получил из Комсомольска странное письмо: адрес отпечатан на машинке, текст — тоже, всего одна страничка-четвертушка.