Первая просека

Взоры устремились к потолку, откуда снова посыпалась земля. Воображение уже рисовало грузного, мохнатого зверя, с ревом падающего сквозь пролом в потолке.

Захар лихорадочно перебирал патроны и, как назло, не мог найти заряд с жаканом. Наконец патрон вложен.

— Вот, вот она где! Видишь, земля сыплется.

Добежав по топчанам к тому месту, Захар приставил дуло к пазу между бревнами. Выстрел оглушил всех. Потом стало слышно, как медведица сделала два скачка по крыше и свалилась в снег.

— Убил! Честное слово, убил! — заполошно орал Бонешкин.

— Да тише ты, баламут! — цыкнул на него Захар.

Все прислушались. Но за стеной не было ни единого шороха. Захар кинулся было к двери, но Каргополов остановил его:

— Стой, куда? Задерет!

— Нужно сделать факел.

— Полено, полено — из печки…

— Нет, из березовой коры! — кричали лесорубы.

— Бери полено, Иван, а я буду стрелять, — разгоряченно говорил Захар.

Двое схватили по горящему полену и выскочили из барака.

— Светите лучше! — просил Захар, вглядываясь в темноту.

След медведицы они увидели у самого порога. Обогнув угол, заметили глубокую яму в снегу под стеной — видно, медведица делала подкоп. А потом обнаружили и то место, где зверь свалился с крыши. На снегу что-то темнело.

— Кажется, кровь! А ну, поближе посветите, — Захар осторожно приблизился.

Да, это была кровь — широкое пятно, от которого в сторону тайги тянулась сплошная темная полоса. Разглядеть след дальше они не успели: погасли поленья.

Весть о том, что медведица ранена, всполошила весь барак.

— Надо догнать и добить, — предлагал кто-то. — Заберем топоры, сделаем факел и найдем.

— А вдруг она легко ранена?

— А ружья зачем?

— Нет, это риск, товарищи, — сказал Каргополов. — Черт с ней, завтра утром посмотрим, когда будет светло, а то и на самом деле как бы она не покалечила кого.

Долго еще не могли угомониться лесорубы.

— Нужно выкинуть этих медвежат к чертям, — ругался Харламов, — а то еще ввалится ночью в окно.

— Лучше пойти группой, выследить и убить, — предлагал Захар. — У меня еще четыре жакана есть.

— Вот бы хорошо! — мечтал Бонешкин. — Медвежье мясо вкусное.

— Можно подумать, что Бонешкин всю жизнь питался медвежьим мясом, — сказал кто-то в темноте, и все рассмеялись.

А наутро медведицу нашли мертвой шагах в пятидесяти от барака, в пихтовой чаще. Еле дотащили ее по глубокому снегу — пудов девять, не меньше весила. Две недели в бригаде на столе были превосходные мясные блюда. Шкуру медведицы решили подарить нечаянному охотнику — Жернакову. Когда она высохла, Захар сказал Каргополову:

— Подарю ее Леле Касимовой.

— Это почему же?

— Я ей, брат, многим обязан. Она мне вручила путевку на Дальний Восток.

— Ну и что же?

— А то, Иван, что она оказалась путевкой в жизнь. Я отсюда никуда не уеду! Сказочные места…

— С Пивани не уедешь?

— Да нет, с Дальнего Востока. Еще весной, когда мы уходили сплавлять лес на Силинку, я обещал ей медвежью шкуру. Тогда она сказала, чтобы я хоть свою шкуру принес. И как в воду глядела!

В выходной день Захар вместе с Каргополовым пришли в поселок к Леле Касимовой. С подобающей для этого случая торжественностью извлекли из мешка медвежью шкуру. Леля до того была поражена, что долго не могла опомниться.

Придя в себя, Леля сказала Каргополову, заливаясь румянцем: «Ванюша, отвернись!» — и поцеловала смущенного Захара в губы.

С некоторых пор Захар стал замечать за собой то, что прежде было совершенно неведомо и незнакомо ему. Еще по осени, в один из выходных, он возвращался с устья Силинки, куда ходил ловить хариусов. Он шел через «Коваль-град» — так назвали комсомольцы поселок из шалашей (в то время Захар жил уже в бараке). Шагая по переулку, он случайно заметил тот, самый первый шалаш, который когда-то строил. Какая-то теплая, прямо-таки физическая ощутимая волна прихлынула к сердцу. Захар долго стоял возле шалаша, словно встретил давнего друга. Вот наличники окна, которые он сам подгонял и прибивал. Он хорошо это помнил — тогда ему казалось, что работа была сделана добротно, красиво, он любовался плодами своего труда! Теперь обнаружил: плохо сделано — углы неточно соединены, немного перекошены, пазы широкие. А вон конек, который они заделывали вместе с Федей Брендиным.

Из шалаша, видно, заметили подозрительного человека, и оттуда вышел нечесаный паренек с совиной физиономией.

— Чего высматриваешь? — спросил он грубовато.

— Строил я этот шалаш…

— Ну и что ж? Пришел проверить, не развалился ли?

— Вот именно. — Захар смерил глазами сутуловатую фигуру сонного парня. — Не беспокойся, не развалится! — И, улыбнувшись, пошел своей дорогой.

Потом он стал замечать, то же тепло в груди всякий раз, когда проходил мимо какого-нибудь из бараков, в постройке которого была и его доля труда. Захар не мог объяснить себе, что это за чувство, но оно всегда согревало душу, глубоко волновало его.