Первая работа. Возвращение

Я помрачнела. Вот почему Катя не хочет к нам идти. Ей неохота вступать лишний раз в перепалку с мамой из-за отъезда. Доказывать, что она уже выросла и не надо её воспитывать, а надо дать возможность самой принять решение. И ещё. Катя к нам раньше забегала «на супчик», когда проверяла магазин в нашем районе, а теперь она сама научилась хорошо готовить и в моей бурде из плавленого сырка не нуждается.

– Я тебя провожу, – твёрдо сказала я. – На рейс.

– Правда? – обрадовалась она. – Спасибо. А то мама с Гусей сидит. Только как ты вернёшься?

– Как все взрослые люди, – пожала я плечами. – На маршрутке.

Катя кивнула и взяла с полки какой-то тюбик.

Всё это было бы очень славно – и её отъезд к жениху, и любовь к готовке, – если бы при этом я не теряла свою родную Катю. Если бы мы встретились у полки с гелями и порошками раньше, какой бы спектакль она разыграла при выборе крема! Открыла бы баночки, принялась бы нюхать, привлекать посторонних людей к этому процессу, хохмить и веселить меня! И как бы она отреагировала на то, что «племяшка-фисташка» собирается возвращаться домой из аэропорта «как взрослые люди»?.. Да она бы меня защекотала до истерики!

А сейчас замерла на своих каблучищах и внимательно изучает, что там написано на этикетках геля и крема, словно ведущая передачи о здоровье.

– Вот этот бери, – сказала наконец Катя, сунув мне тюбик. – Он недорогой, но состав отличный. Отечественное производство.

– Откуда ты знаешь, что он хороший?

– Я же не зря мерчандайзер, – пожала плечами Катя.

Я положила крем в тележку. Туда же сунула пачку ватных дисков и влажные салфетки, вспомнив, что дома кончилось и то и другое.

– А тебе не жалко расставаться с работой? – спросила я. – Если ты переедешь в Шотландию?

Катя взяла с полки тюбик детской зубной пасты, повертела и поставила на место. Мне стало неловко. Наверное, не стоило задавать этот вопрос.

– В общем-то, нет, – наконец сказала она. – Работа ж не Гуся. Вот если бы Финли сказал: брось Гусю и приезжай ко мне… На это я бы не пошла!

– А нас бросаешь! – упрекнула я её.

Катя оттолкнула тележку и обняла меня.

– Маш! Это печаль! Но вы все взрослые… И каждый устраивает свою судьбу. Ещё я надеюсь вас когда-нибудь к себе перетащить…

– Ага, конечно…

– А что? Бабушка язык не зря учит.

– Кажется, она бросила учить…

– Посмотрим, – вздохнула Катя. – Хоть меня твоя мама и ненавидит теперь, мне всё равно жалко с ней расставаться. Говоришь, у неё приступ материнства?

– Ещё какой! – с жаром воскликнула я. – Ты себе и представить не можешь. Мишка только пикнет, она тут же несётся как на пожар. Хватает его и таскает на руках по три часа. А потом жалуется на больную спину. Я ей говорила: «Зачем ты к рукам приучаешь? Положи, и пусть лежит!» А она: «Жалко». Схватит и давай с ним разговаривать. Зачем с ним вообще говорить, если он ничего не понимает? Ночи меня вымораживают, Кать… Ходит с ним, поёт ему песни, качает. Это ведь опасно! Папа сказал, бабушка его так качала ночью, заснула на ходу и стукнула его головой о дверной косяк. Так вот и мама…

– А ты предлагала сменить её хоть на полчасика? – спросила Катя.

Я растерялась. Не ожидала такого вопроса и тут же рьяно принялась защищаться:

– Я бы предложила! Но она наверняка скажет: «У тебя уроки, иди спи!»

– Ладно, – улыбнулась Катя, кидая в свою тележку гель с ананасовым запахом, – пошли платить.

На кассе перед нами стояла пожилая женщина в платочке. Она разложила продукты на ленте, а потом зачем-то обернулась и на секунду задержала взгляд на Кате. Потом посмотрела на меня и снова на Катю. А когда расплачивалась, снова бросила несколько коротких взглядов на нас. Наверное, мы хорошо выглядели рядом: одна в красном пальто, у другой на шее красно-белый шарф. В другой раз я шепнула бы Кате что-нибудь забавное, и мы захихикали бы, но сегодня я никак не могла справиться с тоской.

Я теряла, теряла, теряла свою Катю… Она уже изменилась, не хочет шутить надо мной, собой и целым миром, не хочет шумно бороться с мамой, не хочет есть всякую гадость, а принялась готовить, носить платья и вежливо-тихо разговаривать. И это только начало.

В четверг я провожу её в аэропорт, посажу на самолёт, и она поедет к своему Финли, а вернётся уже, наверное, его женой. Потом она заберёт в Шотландию Гусю, и он со временем всех нас забудет: и меня, и бабушку, и моих родителей, и Мишку… Станет шотландцем, будет ходить в юбке и дуть в волынку. А если и не будет, всё равно ведь они уезжают, и это ужас как грустно. В голове зазвучала мелодия «Moon River» в Ромкином исполнении на губной гармошке со стёртыми буквами на боку.

Мы с Катей улыбались, но, словно облачко дыма, над нашими головами висели два неудобных вопроса, которые мы задали друг другу. Будь Катя прежней, мы не стали бы этого скрывать, а высказали бы друг другу всё, поругались, поспорили, помирились… Однако теперь Катя носила красное пальто, а я – кашемировый шарф. И к тому же потеряла работу. Всё изменилось, стало совсем другим, как будто прошло сто лет, и теперь нужно приспосабливаться к этим изменениям и как-то выживать.