Первая сверхдержава. История Российского государства. Александр Благословенный и Николай Незабвенный

Государь не любил роскоши и отличался аскетической простотой в привычках. Автор любопытных воспоминаний Аркадий Эвальд, наблюдавший Николая вблизи, рассказывает: «Император Николай I был человек очень неприхотливый насчет жизненных удобств. Спал он на простой железной кровати с жестким волосяным тюфяком и покрывался не одеялом, а старою шинелью… Точно так же он не был охотник до хитрой французской кухни, а предпочитал простые русские кушанья, в особенности щи да гречневую кашу, которая если не ежедневно, то очень часто подавалась ему в особом горшочке. Шелковая подкладка на его старой шинели была покрыта таким количеством заплат, какое редко было встретить и у бедного армейского офицера… Не курил и не любил курящих, не употреблял крепких напитков, много ходил пешком». Во время визита в Англию юный великий князь поразил всех тем, что спал на мешке, набитом сеном. Англичанам это показалось глупой рисовкой. Николай действительно обожал интересничать и пускать пыль в глаза, но он и на самом деле был очень неприхотлив в быту. (Это, впрочем, общая черта поздних Романовых.)

Точно так же царь вел себя в интимной жизни: отношения с женщинами и государственные дела шли у него по разным департаментам. Супруга Александра Федоровна (до перехода в православие – Шарлотта Прусская) держалась очень скромно и в заботы управления не вмешивалась. Про Николая ходили слухи, что он большой ловелас, но, если это и правда, интрижки самодержца никакого политического значения не имели, а стало быть, не заслуживают и нашего внимания. Единственная, по-видимому, сильная и многолетняя связь у царя была с фрейлиной Варварой Нелидовой, но эта тихая женщина вела себя скромно и своим положением не пользовалась. По завещанию Николай оставил ей 200 тысяч рублей из своих личных средств – и всё. (Тогда шла тяжелая война, и Нелидова передала эти деньги в инвалидный фонд.)

Другим важным достоинством Николая Павловича были исключительное трудолюбие и большая работоспособность. Не жалея подданных, он не миловал и самого себя. Работал чуть ли не по 18 часов в день: начинал с семи утра и почти не отдыхал. Будучи олицетворением дисциплины и четкости, он требовал того же от своих помощников и от всей страны, очень похожий в этом на отца, Павла Первого, только более педантичный и безжалостный.

И здесь мы уже попадаем из зоны позитива в зону негатива. Любовь к порядку сама по себе прекрасна, но до тех пор, пока она не начинает препятствовать естественному развитию жизни, очень часто совсем не упорядоченному.

Александра Федоровна. А. Брюллов

Варвара Нелидова. Неизвестный художник

Мания тотальной организованности в фатально неорганизованной стране – камень, о который споткнулся еще Петр Великий, такой же фанатик контроля, как и Николай. Заставить всех шагать строем, единообразно действовать и мыслить не удалось ни тому, ни другому. Но Петр был открыт новизне и эксперименту, Николай же в любой нестандартности усматривал угрозу. О том, как эта высочайшая фобия сказывалась на государственной политике, мы поговорим позднее. Общий же тон времени Н. Лесков передает так: «…Всё сколько-нибудь и в каком-нибудь отношении „особенное“ тогда не нравилось и казалось подозрительным, или во всяком случае особенность не располагала к доверию и даже внушала беспокойство. Желательны были люди „стереотипного издания“, которые походили бы один на другого, „как одноформенные пуговицы“».

Тяжким личностным дефектом царя были невероятное самомнение, сугубое тщеславие. Об этом непременно упоминают все критически настроенные авторы.

Маркиз де Кюстин, пообщавшийся с ним в 1839 году, пишет: «Он ни на мгновение не забывает об устремленных на него взглядах; он ждет их; более того, ему, кажется, приятно быть предметом всеобщего внимания. Ему слишком часто повторяли и слишком много раз намекали, что он прекрасен и должен как можно чаще являть себя друзьям и врагам России». Петр Долгоруков выражается еще жестче: «Николай в припадке самонадеянности и ослепления, доходившем почти до безумия, считал себя непобедимым и всемогущим; он громко и ясно говорил, что не имеет ни малейшей нужды в гениях, а лишь в исполнителях». (Это классический симптом некомпетентного управления.) Герцен потешается над тем, что царь всерьез считал себя василиском: «Он на улице, во дворце, со своими детьми и министрами, с вестовыми и фрейлинами пробовал беспрестанно, имеет ли его взгляд свойство гремучей змеи – останавливать кровь в жилах…»