Первая улыбка Мадонны

   Те испуганно загомонили. Старик вздохнул и взглядом попросил меня, Сеньку и мою тёщу удалиться, дабы он мог успокоить других своих прихожан. И мы молча подчинились.

   Уже за порогом тёща наконец-то благословила нас – и ушла домой, готовить еду. Моя юная жена было кинулась к матери – вернуть ей шаль, но та устало улыбнулась и сказав:

– Оставь её себе. Пусть тебе будет хоть какой-то свадебный подарок от нас, – быстро ушла к оставшимся заботам и ребятне.

Мы с Софьей остались одни, связанные навеки и одновременно такие свободные. Взялись за руки и медленно побрели по улице. Как-то сами собой вышли за городскую стену, пересекли мрачную землю, ободранную человеческой жестокостью, и окунулись в душистый луг. Там повалились на душистую траву и долго молчали, разглядывая небо, потом нашли ручей, вдоволь напились. И наши животы одновременно заворчали. Значит, в новой жизни мне нужно чем-то питаться. Но чем?..

– Разыщу редактора того журнала и одолжу у него несколько листов и перья с чернилами, – и я решительно направился к грязной старой серой мрачной городской стене, угрюмо наблюдавшей за нами и беззаботным лугом сверху.

– Хочешь раскрыться?

– Надо же нам с тобой на что-то жить!

   Мы быстро, но неохотно направились к городу. И почти вышли к кромке луга, как из-за стеблей выскользнула фигура в чёрном, на груди которой ослепительно сверкал в солнечных лучах серебряный крест. Бледное лицо священника озарилось изнутри злостью и решимостью:

– Вы опять предаётесь разврату, проклятые грешники?! – начал он укоризненно.

   От его появления мне захотелось сплюнуть. Насилу удержался. А моя молодая жена недоумённо взглянула на парня и уточнила:

– Ты – Анастасий?

– Да, меня нарекли Анастасием, блудливая дочь Е…

– А-а, так это от вас в последние две недели люди сбегают как от чумы? – перебила она его с улыбкой, – Странно, вы совсем не кажетесь страшным…

   Молодой и рьяный священник от потрясения утратил дар речи, правда, быстро оправился и начал:

– Побойся Бога, грешница! Ты при дневном свете предаёшься тут разврату с этим молодым блудливым…

– А зачем его бояться? – спросила Софья с детской наивностью.

   Парень разразился долгой и гневной тирадой о Судном дне, об Аде, о грехе Адама и Евы…

– Бог не может быть таким злым, – девица нахмурилась.

– Почему? – растерялся священник.

– Он создал это солнце, так?

– Так…

– Бог создал солнце, а оно светит на всех, – ответила моя жена и вдруг весело улыбнулась.

   Аромат цветов нежно обнимал нас, солнце играло на её русых волосах, превращая отдельные русые пряди в рыжие… Впервые я залюбовался ей, как женщиной…

– Солнце светит на всех, – повторила Софья и расцвела неземной улыбкой, – Солнце светит и на невинных детей, и на убийц. И на добрых светит, и на злых. Оно греет всех и ни в чём никого не укоряет. Значит, Бог хотел, чтоб Его любовь вечно была с нами и грела нас всех. Значит, Он верит в нас. Зачем мне Его бояться, если Он много веков верит в нас и настолько любит нас, что подарил нам это живительное и щедрое солнце?

   Жена потянула меня за руку, и я побрёл за ней, не отрывая взгляда от её лица. В это время я пошёл бы с ней куда угодно, даже в Ад. Священник долго вопил нам что-то в след…

   Редактор поначалу не поверил мне, что я и есть тот самый Кирилл Тайна. Однако же впустил нас в дом, вручил мне десять листков, перо и чернильницу.

– Докажи мне, написав историю не более, чем на десяти листах, – сказал он насмешливо, – А то много вас, Кириллов, нынче развелось. Сегодня я аж троих выпроводил. Вчера – семерых. Прямо проходу от вас, Кириллов, не стало! Лезете изо всех щелей, как тараканы! А всё с появления того таинственного писателя!

   Я сидел за столом и писал, писал почти беспрерывно, только на краткий миг отрываясь от бумаги и смотря на сидевшую в кресле напротив, моего ангела, мою Мадонну. Когда протянул исписанные листы редактору, сидевшему с другого края стола, тот удивлённо заметил, смотря на большие часы, висевшие на стене:

– Ещё и часу не прошло! – тут он посмотрел на листки и узнал мой почерк. Аккуратно положил мой новый рассказ на стол, выровнял стопочку листов, поднялся из-за стола и кинулся жать мне руку.

   Спустя долгое время он наконец-то оправился от радостного потрясения, перестал расписывать все прелести моих историй, и обратил внимание на мою тихую, бедно одетую спутницу:

– А кто эта прелестная дама? – спросил Пётр Семёныч с некоторой долей искусной искренности в неискреннем голосе, – Можно я угадаю, Кирилл Николаевич? Должно быть, это ваша родственница, которая внезапно осиротела и приехала к вам, как к единственному близкому ей человеку?

– Это моя жена, а так же моё вдохновение, Пётр Семёныч, – сказал я с вызовом.

   Судя по его лицу, редактор недоумевал, как такое тощее, бледное и бедно одетое создание может быть чьим-то вдохновением, тем более, моим.

– Она уговорила меня отнести мой рассказ в какой-нибудь журнал. И поженились мы довольно-таки спешно. Увы, у меня пока не хватает денег, чтобы одеть её должным образом, чтоб найти нам приличный уголок для жилья.