Первая война за иракскую нефть. Месопотамский театр Первой мировой

Очередное затягивание поясов и упадок после провальной попытки прорыва привели к резкому росту числа дезертиров, особенно из мусульманских частей. 14 марта Таунсенд радировал Лейку: «У меня дезертировало за прошедшую ночь пять магометан, один из них офицер из 103-го, трое из 67-го пенджабского и один из 22-го пенджабского»[130]. Дезертирство в британской индийской армии каралось не только расстрелом при поимке, виновные публично объявлялись вне закона у себя дома, а все их имущество подлежало конфискации. Начальник штаба 18-й бригады так описал эту проблему в своем дневнике: «Те несколько дезертиров, что имелись у нас, были в основном из пенджабских батальонов и побежали только после провала второй попытки прорыва. Практически без исключений это были молодые солдаты, прослужившие от 14 до 16 месяцев»[131]. Было зафиксировано также несколько самоубийств, причем как прямых, так и с помощью вражеских снайперов.

Настроение британских частей дипломатично описывалось как «апатичное».

Гарнизон Кута неуклонно приближался к точке невозврата, и чтобы предотвратить его капитуляцию, армия извне должна была приложить сверхчеловеческие усилия.

Глава XIII

Новости о провале очередной попытки прорваться в Кут вызвали гром и молнии в Лондоне, который формально теперь отвечал за Месопотамию. Военный министр, почти всемогущий лорд Китченер (вошедший в историю хотя бы знаменитым плакатом с указующим пальцем), потребовал немедленно снять Эйлмера с командования корпусом. Также Китченер предложил перейти к стратегии непрямых действий, а именно либо подкупить османского командующего, чтобы тот дал англичанам выйти, либо разжечь арабское восстание у турок в тылу, вынуждая отвлекать силы с фронта и беспокоиться о линиях снабжения.

Оба эти предложения британская разведка (которой это и собирались поручить) считала сумасбродными и не подлежащим реализации, но прямо сказать это в лицо самому фельдмаршалу никто не решился. В итоге для выполнения задачи из каирского разведцентра срочно командировали группу офицеров, в которую вошел известный британский политик, дипломат, разведчик, военный сэр Обри Герберт, а также пока никому не известный и ничем не отличившийся капитан Томас Эдвард Лоуренс. Там и без них уже хватало мастеров плаща и кинжала: в начале марта в Басру прибыла уже упоминавшаяся на страницах этой книги Гертруда Белл, которая стала контролером уже давно трудившегося на месте арабиста и разведчика Гарри Сент-Джона Филби (отца будущего советского разведчика Кима Филби).

11 марта начальник Имперского генштаба сэр Уильям Робертсон отправил в адрес главнокомандующего индийской армией длинную телеграмму, полную как справедливой критики, так и сомнительных утверждений. В ней Робертсон утверждал, что боеспособность османских частей существенно ниже, чем любых британских. После всего случившегося на Галлиполийском полуострове и в Месопотамии это мнение выглядело довольно спорным. Также начгенштаба высказал очевидную мысль, что с помощью достаточного количества орудий и снарядов можно сокрушить любую оборону (на Западном фронте это все никак не получалось, но не от недостатка старания), и советовал всемерно ускорить и увеличить поставки снарядов. При этом Робертсон удивлялся, что так много орудий и боеприпасов к ним застревают в Басре. Генерал критиковал коллег за три неудачные попытки прорыва, предпринятые до полного сбора всех возможных сил. Ну и в завершении вопрошал, почему командующий на театре военных действий генерал Лейк обосновался в Басре за сотни километров от фронта.

Это послание в индийском генштабе встретили волной негодования. Там посчитали, что лондонский начальник либо игнорирует, либо не понимает всех проблем, возникших перед войсками в последних боях. Неудовлетворительное количество снарядов и орудий на передовой явилось следствием не нежелания или непонимания, а объективных логистических трудностей. Также поспешные атаки проводились не от отсутствия здравого смысла, а прежде всего из опасений, что гарнизон Кута вот-вот капитулирует, подкрепленных сообщениями от Таунсенда. Впрочем, немалую часть проблем индийское командование в основном взрастило само, и ему было грех жаловаться, что лондонское начальство тычет в них пальцем.

В тот же день, 11 марта, вместо Эйлмера корпус принял генерал Горриндж. Это было логичное решение, ибо времени, чтобы прислать другого командира из Индии или тем более из Европы, не оставалось, а из всех местных кадров наибольшим уважением пользовался именно он.