Первая волна. Сексуальная дистанция

Нет, сначала я попытался выловить ее в школе, но она не пришла! И на второй день не явилась, и на третий. В конце концов я атаковал ее классную руководительницу, и та сообщила, что Тихомирова перешла на дистанционное обучение. Учится дома, берет и сдает домашку по электронной почте. У меня земля ушла из-под ног. К тому времени я несколько суток не спал, ничего не ел и не получил от нее ни одного слова. На мои звонки она не отвечала, во всех соцсетях профиль был удален, от чудовищного чувства вины и изматывающего внутреннего диалога, в котором я пытался достучаться и что-то объяснить, я был на грани срыва. Но даже во внутреннем диалоге она мне не отвечала.

Я прибежал к ней под окно и кричал под ним до хрипоты, чтобы выглянула, поговорила со мной, но только нарвался на ругань со второго этажа, что если я не прекращу орать, то на меня спустят овчарку.

Меня тошнило и выворачивало наизнанку от боли, я ни с кем не говорил, а только огрызался, если кто-то лез ко мне с вопросами. Поругался с родителями, чуть не дал в морду Семену, к черту послал учителя, за что меня выгнали из класса. Все оставшееся от учебы время я просиживал на подоконнике в ее парадной. Рано или поздно она должна была выйти. Но рано этого не произошло.

Елена Сергеевна, увидев меня на посту в первый раз, нахмурилась и молча отвернулась. Я не знал, что ей сказать, и она просто ушла. Все остальные дни она делала вид, что меня не существует. Я чувствовал себя именно так. Пустым местом. Предателем, сволочью и будто лишился души. Сидело бессмысленное тело у окна, пялилось на прохожих и упивалось самоненавистью. В груди будто образовалась огромная, кровоточащая дыра. Я дышал в полвдоха, сердце будто билось в стальном обруче, не добивало кровью до мерзнущих пальцев и бледного лица. Глотать от острого кома в горле было больно.

Я выучил графики жизни всех жильцов подъезда. Люди оказались до жути скучными. Изо дня в день они делали одно и то же: гуляли с собаками, ходили на работу и в магазин и возвращались. Смотрели телевизор и ругались. Кто-то слишком громко слушал музыку. Не все ко мне привыкли сразу. Многие задавали вопросы, что я тут забыл, почему сижу и не сходить ли мне домой. Я не отвечал, только отворачивался. Дня через четыре ко мне приставать перестали. Только одна бабушка каждый раз, как ходила выносить мусор или на почту, клала мне на колено то печенку, то конфетку. Я этого даже не замечал.