Первая женщина на русском троне. Царевна Софья против Петра-« антихриста»

Князь вдруг вспомнил, как Петр по пьяни поехал в Немецкую слободу в санях, запряженных визжащими свиньями, в обнимку с вусмерть пьяным, ряженым в эллинского бога Никитой Зотовым. Вся Москва тогда ахнула при виде небывалого бесчинства. А немцы вышли из своего кабака и смеялись над русским царем, потешавшим их вместо шута. А тот и рад стараться: налакался с ними до полусмерти, причем хитрые немчины сами пили мало, а венценосному юнцу наливали сверх всякой меры, после чего слегка под хмельком разошлись по домам, а царь Всея Руси блевал в кустах и чуть живой приполз в Преображенское.

— Стоять, князь! Куда пошел? — гаркнул вдруг один из конвоиров, отчего Голицын вздрогнул, возвращаясь к реальности.

Перед ними на ступенях собора стоял незнакомый дьяк с грамотой в руках. Держа ее перед собой, он перечислил все явные и мнимые грехи князя Василия Голицына в управлении государством. За эти вины царь приговорил князя к лишению боярского чина и имуществ и ссылке вместе с семьей в Каргополь.

Оглушенный известием, князь огляделся по сторонам, ища Петра или хотя бы брата, чтобы сказать, что это какое-то недоразумение, что ему была обещана милость, ради которой он предал свое войско и Софью, но ни того, ни другого нигде не было видно.

— Пошли, князь, карета подана, — бесцеремонно потряс его за рукав стоявший за спиной преображенец, и разбитый обрушившимся на него горем Голицын без сопротивления побрел за своим конвоиром. Позади него семенил сын, не осознавший еще всего ужаса обрушившейся на его семью немилости.

Выйдя за ворота монастыря, Голицын по старой привычке посмотрел по сторонам, ища свою карету, но вместо нее увидел телегу, устланную соломой, в которую была запряжена неказистая лошадка. Рядом с савраской стоял крестьянин в залатанном армяке и хмуро посматривал на стрельцов, солдат и рейтар, окруживших его со всех сторон. При виде князя толпа засвистела и заулюлюкала.

— Эй, воевода, о своих подвигах расскажи!

— А сынок-то, гляди, сейчас расплачется!

— Эй, князюшка, прими гостинец от Самойловича! — с этими словами из-за солдатских спин вылетел комок мокрой глины и ударился о телегу рядом с Голицыным.

— Ну-ну, зубоскалы, — беззлобно прикрикнул на них один из конвоиров, — дайте проход. Садись, князь, поедем. Дорога дальняя, успеешь еще воздухом подышать.

Дождавшись, когда князь с сыном заберутся на солому, преображенцы уселись по бокам телеги, крестьянин чмокнул губами и чуть тронул лошадку вожжами по спине. Недовольно тряхнув гривой, та переступила с ноги на ногу и побрела по разбитой многими колесами дороге, отмахиваясь хвостом от мух.

Вскоре к князю с сыном присоединилась княгиня, и они долгим и трудным путем поехали в холодные и неприветливые места, где не было места ни праздности, ни отвлеченным разговорам о мироустройстве. Болота, гнус, вечный холод и бедность, граничащая с нищетой, стали спутниками княжеской четы до самой их смерти, и только во снах и запоздалых мечтах князь Василий Васильевич Голицын иногда видел свой дом на углу Тверской и Охотного ряда, покрытый медной крышей.

Последним соратником Софьи, попавшим в страшные жернова петровского дознания, оказался Сильвестр Медведев, пойманный в Дорогобуже. Его кровью Нарышкины расплатились с патриархом за поддержку претензий Петра на шапку Мономаха. Церкви оказалось мало закрытия первой на Руси светской Верхней типографии и Заиконоспасского Славяно-латинского училища, высылки иезуитов и искоренения вольного духа в Славяно-греко-латинской академии. Надо было уничтожить любое проявление вольнодумства в церковных рядах, любой, даже легкий намек на католическую ересь. А чтобы неповадно было, устроить показательное избиение кого-нибудь из «папежников». Настоятель Спасского монастыря, справщик и книгохранитель Московского печатного двора, поэт и писатель Сильвестр Медведев годился на эту роль лучше всего.

Патриарх торжествовал победу. По его требованию ученик Симеона Полоцкого был лишен иноческого звания, ломан на дыбе и приговорен к казни путем отсечения головы «за воровство и измену и за возмущение к бунту», а до исполнения приговора посажен в тюрьму Троицкого монастыря, где монахи почти полтора года пытались заставить его отречься от своих взглядов.

Не известно, действительно ли Медведев отрекся от ереси или его отречение было подделкой, но только один из образованнейших людей того времени был публично казнен, а его книги сожжены. Nomina sunt odiosa^[23].

ГЛАВА 12 Царственная затворница