Первая жертва

Я вспомнила, как Касё однажды процитировал Гамона, и сказала:

– Не только Гамон… я тоже рада, что ты стал юристом.

Когда мы только познакомились, я была восхищена умением Касё найти выход из любой ситуации.

– Спасибо. Кстати, насчет Коидзуми. Даже если он выступит свидетелем, суд, скорее всего, посчитает, что его показания не относятся к делу, и не станет их рассматривать. Но можно попробовать предоставить дневник для переписки в качестве доказательства.

Касё рассказал, что связался с Кёко на следующий день после моего последнего визита в СИЗО. Она принесла дневник, который Канна доверила ей как своей самой близкой и преданной подруге. Они встретились, когда Кёко возвращалась домой после пар. Она протянула Касё коричневый конверт, на котором было написано: «Не открывать! Если откроешь, мы больше не друзья!» Прочитав это по-детски наивное предупреждение, Касё стушевался, а Кёко очень серьезно произнесла:

– Если б я открыла этот конверт раньше, может быть, Канна не убила бы отца.

Касё, вдруг спохватившись, спросил:

– Кстати! Одну вещь я никак не могу понять, может, из-за того, что я мужчина. Почему, когда Коидзуми пытался выставить Канну из дома, она сказала: «У меня это не в первый раз»?

– Это только мое предположение, но… Я думаю, она очень испугалась снова остаться одна, когда утром Коидзуми велел ей уходить. Возможно, она решила, что если удовлетворит его желания, то взамен сможет получить от него то, в чем сама нуждалась.

– А в чем она нуждалась?

– Наверное, в любви? Которой не дали ей родители.

– В любви, значит… – повторил Касё.

– В детстве любую девочку окружает множество ложных идолов. Кто-то не справляется и совершает самоубийство, другие продолжают жить, разбираются со своими травмами, встречают любовь и в ней находят исцеление. И Канна, потерпи она еще немного, могла бы сбежать от родителей или…

– Ясно, – проворчал Касё, скрестив руки на груди.

Повисла неловкая пауза. Я некоторое время колебалась, а когда решила, что этот непростой разговор все же нужно продолжить, Касё первым прервал молчание:

– Да я все понимаю, – буркнул он.

Я удивленно моргнула. Он сконфуженно почесал лоб и продолжил:

– И то, что тогда давно, когда мы были студентами, я сделал тебе больно, тоже понимаю. Я, конечно, был еще совсем молодым и глупым, но все равно ни одной другой девушке не сказал бы такого. Наверное, я думал, ты просто посмеешься и не станешь держать на меня зла. Я поступил по-детски.

Я покачала головой:

– Наоборот, это я сделала тебе больно. Потом я очень пожалела о своих словах.

– Надо же.

– Но… – мой голос предательски дрогнул: – Я так и не смогла заставить себя признаться тебе в этом.

– Я тоже. Прости, – Касё смотрел мне прямо в глаза.

Смахивая выступившие слезы, я ответила:

– Это ты прости, что я сказала тебе такое…

Какое-то время он напряженно молчал.

– Знаешь, я сам так до конца и не понял, почему в тот раз, у тебя дома, у меня ничего не получилось.

Я закрыла глаза. Предположение, которое появилось у меня в тот единственный раз, когда я навещала маму Касё в больнице… Я долго держала его при себе.

– Скажи, а твоя мама… она всегда была очень худой?

Касё молчал, застигнутый моим вопросом врасплох. Наконец он выдавил из себя:

– Ага.

– Может, в этом все дело? Может, ты невольно испугался, увидев меня без одежды, потому что у меня и твоей мамы похожее телосложение? Ты же всегда предпочитал женщин с формами. Взять ту же Юкари.

Касё изумленно смотрел на меня.

– Не думал, что мы будем обсуждать такое… – пробормотал он.

– Не волнуйся, ты ведь в кабинете психолога. Здесь я не твоя старая знакомая, а специалист, который хочет тебе помочь.

Касё кивнул:

– Вот как? Понятно… Спасибо.

Когда он ушел, я поудобнее устроилась на диване и ненадолго заснула. Ровно как десять лет назад, когда сама оказалась здесь в качестве пациента.

Через полгода после рождения Масатики я написала письмо главврачу клиники, которым восхищалась еще со школы, с просьбой позволить мне у него учиться.

Один из первых дней лета. Утро. Яркие лучи солнца пробиваются сквозь зеленые кроны деревьев. Я иду от автобусной остановки. У меня над головой – ясное безоблачное небо. От жары немного кружится голова.

Двери клиники открыл мне сам главврач. Его прическа открывала правильной формы лоб, рукава белой рубашки были закатаны. Он несколько секунд пристально смотрел на меня, а затем, поправляя короткие волосы, сказал:

– Учиться – это, конечно, хорошо, но сначала давайте разберемся, что вас мучает.

Дрожа от волнения, я прошла за ним в приемный кабинет и поудобнее устроилась на диване. Главврач принялся рассказывать мне о гипнозе:

– Обычно я не прибегаю к этому методу, но у вас так развито рациональное мышление… Вам это поможет расслабиться и освободить разум.