Первая жертва

Воцарилась глубокая тишина. Десять секунд, двадцать, тридцать… Вдруг я оказалась в поле. Надо мной простиралось ночное небо. Не было слышно ни звука, только ветер свистел в ушах. Эти места, явно не тронутые человеком, отчего-то показались мне знакомыми. Я бесцельно бродила, пока не оказалась на краю обрыва. Подо мной плескались морские волны. Светало. Не задумываясь, я прыгнула вниз. Как только я погрузилась в толщу воды, на поверхность, как после взрыва, взметнулось несметное число пузырьков воздуха. Я ощутила какие-то неприятные прикосновения к своему телу.

– К вам что-то прилипло? Вы можете это снять?

Я сразу стала себя осматривать. Оказалось, меня обвили водоросли. Они были везде: на руках, груди, животе. Я пыталась их сорвать, но ничего не выходило. Содрогаясь от отвращения, я простонала:

– Не получается… Лучше просто сжечь мое тело.

Главврач спокойно ответил:

– Этого мы делать не будем. Разорвать руками тоже не получается?

Мы, должно быть, все так же сидели друг напротив друга в его кабинете, но мне казалось, что его голос доходит до меня сквозь толщу воды.

– Нет, не выходит.

– И в морской воде они не растворяются?

– Сейчас… Нет, не растворяются.

– Попробуйте плыть. Получается вырваться?

Вдруг я почувствовала, что проклятие снято, и энергично закивала. Робко, осторожно я поплыла под водой. Прямо передо мной возникли… Я заметила их еще раньше, когда пыталась выпутаться из водорослей. На меня смотрели глаза отца – главного мужчины в моей жизни.

Придя в себя, я поняла, что рыдаю навзрыд, как новорожденный младенец. Наконец непроглядную тьму пронзил луч света. Я почувствовала легкость на душе. Теперь я была свободна. Человек может родиться заново. И Канна тоже.

Утром в первый день слушания стояла прохлада. Мы с Цудзи сидели на лавке около зала суда, пили колу и ждали начала. Я подняла глаза к высокому потолку. Интересно, о чем сейчас думает Канна?

Двери зала открылись, мы вошли внутрь и заняли места для слушателей. За адвокатским столом сидели Касё с Китано и о чем-то переговаривались. Перед ними громоздились толстые папки с материалами дела. Касё выглядел довольно спокойным. А ведь если б не это дело, мы с ним, наверное, так никогда и не смогли бы поговорить по душам… В зал суда завели Канну. Даже в наручниках, с веревкой, обвязанной вокруг тонкой талии[39], она все равно больше напоминала пострадавшую, а не подсудимую. Свободная белая рубашка подчеркивала ее хрупкость, а короткая стрижка не отвлекала внимания от изящных черт лица. Как и прежде, в ее осанке чувствовалась неуверенность, но по глазам было видно, что теперь Канна готова бороться.

Она направилась к месту, где должен сидеть обвиняемый, когда Касё ей что-то тихо сказал. Канна слегка улыбнулась: в этот момент она выглядела как совершенно обычная девушка. У меня защемило сердце. Я почувствовала, что слушатели, сидевшие рядом со мной, тоже были тронуты, увидев на лице Канны живые и искренние эмоции.

По залу пронеслись слова: «Всем встать!» Слушатели стали подниматься со своих мест. В зал вошли судьи и присяжные. Среди них были как молодые женщины, так и мужчины преклонного возраста. Я от всей души надеялась, что в составе присяжных не было ни одного человека, открыто настроенного против Канны. Пока по их виду было понятно только то, что все они напряжены перед слушанием по такому громкому делу. Члены судебной коллегии поклонились и заняли свои места. Председатель суда приятным, мягким голосом произнес:

– Подсудимая, выйдите вперед.

Канна встала и подошла к трибуне для дачи показаний, расположенной в центре зала.

– Представьтесь.

Она сделала глубокий вдох и спокойно ответила:

– Канна Хидзирияма.

– Прокурор, огласите обвинение.

Со своего места поднялся строгий худощавый мужчина. Я бы дала ему чуть меньше сорока. Чем-то он напоминал Касё, но при этом производил впечатление холодного и педантичного человека, к тому же из-за острых скул он выглядел каким-то нервозным. Прокурор начал громко зачитывать обвинение:

– Девятнадцатого июля две тысячи четырнадцатого года подсудимая ушла со второго этапа собеседования телекомпании Т, проходившего в звукозаписывающей студии, сославшись на плохое самочувствие. Примерно в четырнадцать двадцать она приобрела кухонный нож в торговом центре Токио Хэндз, расположенном в районе Сибуя, затем в четырнадцать пятьдесят пришла в художественный колледж, где преподавал Наото Хидзирияма, и попросила его зайти в женский туалет на втором этаже, где нанесла ему удар в грудь приобретенным для этой цели ножом. По факту совершения преступления было возбуждено уголовное дело по статье сто девяносто девять Уголовного кодекса «Убийство».

Дослушав прокурора, председатель суда перевел взгляд на Канну.

– Подсудимая, признаете ли вы свою вину?

Канна покачала головой.

– Я купила нож не затем, чтобы убить отца. Это не я нанесла ему удар ножом, а отец поскользнулся и сам налетел на него. У меня никогда не было намерения убивать его, – Канна говорила медленно, четко выговаривая каждое слово.