Первая зорька

Однажды пришлось мне до ледостава пробыть на озере Дуванкуль. Хотелось пострелять последнюю пролетную утку. Дичи тогда задерживалось много, озеро было мелководное, кормное.

Ждал со мной птицу и старый охотник Иван Сергеевич Кожевников, высокий, жилистый, с хитринкой в глазах. На разговоры был скуповат. Любил ружье да трубку.

Дни приходили и уходили. Уже по утрам отава на лугах седела, похрустывала под ногой. На озере появилась шуга.

— Эх, прошла птица где-нибудь стороной, — со вздохом говорил я Кожевникову, выходя из базы на бугорок и осматривая озеро в бинокль.

— Придет, не волнуйтесь, — хладнокровно отвечал старик, попыхивая трубкой.

И вот, вышли мы так утром на бережок, пригляделись. Вдоль тростников носились большие табуны уток в поисках чистой воды. Часть птицы валилась в заросли у лодочной пристани, а другие тянули дальше и садились в тростники у Маяка.

— Дождались!.. — радостно сказал я Кожевникову.

— Не легко ее взять, озеро-то замерзло, — возразил Иван Сергеевич. — Ты здесь останешься или к Маяку пойдешь?

— Здесь. Чего еще искать, вон ее сколько!

— Тогда я к Маяку подамся, — заявил Кожевников.

— Там лодок нет. Попросите заведующего базой. Он на лошади подвезет вас и лодку.

— Лодку-то мне и не надо, а ноги здоровые, сам дойду, — усмехнулся старик, хитро прищурив глаза.

«Вот чудак. Ну что он без лодки будет делать?» — подумал я, но ничего ему не сказал.

У нас все было подготовлено. Через несколько минут я шел к пристани, а Кожевников с ружьем и большим мешком за плечами — к Маяку.

— Ни пуха ни пера! — кричал нам вдогонку завбазой.

Сложив в маленькую плоскодонную лодку все принадлежности, я столкнул ее с берега на лед. Так и пошел осторожно к зарослям, толкая лодчонку перед собой, готовый быстро заскочить в нее, если обломится лед.

Наконец и заветное «оконце» — небольшой кружок воды среди зарослей. Сидевшие там кряковые утки шумно поднялись. Торопливо расчистив эту чистинку пошире, я расставил чучела, загнал лодку в тростники, замаскировался и взялся за ружье.

Утки, сделав круг, не находили на озере чистой воды и возвращались к моему «оконцу». Я стрелял то сидячих птиц, то влет… От частых выстрелов нагрелись стволы, в голове стоял звон.

Но как быстро началась эта «последняя канонада», так скоро и кончилась. Почувствовали крякуши обман, все реже появлялись у «оконца», а потом и совсем улетели с озера.

Я достал папиросу, закурил и стал собирать убитых уток.

— Двадцать семь, и все крякуши, — доложил я на базе заведующему.

— А выстрелов?

— Сорок три.

— Очень хорошо. А уточки-то как на подбор!

Мы забрали все снаряжение, дичь и пошли к дому. Завбазой проговорил задумчиво:

— У Маяка Кожевников тоже хорошо стрелял, но давно уж и утки улетели, а его все нет.

Я предложил поехать туда и узнать, в чем дело.

…В районе Маяка мы увидели у берега костер, возле которого кто-то прыгал в белой одежде.

— Уж не старик ли танцует? — беспокойно сказал завбазой, подгоняя лошадь.

У костра в нижнем белье действительно выплясывал Иван Сергеевич.

— Папиросу, папиросу скорее! Табак подмочил… — закричал он охриплым голосом.

…Быстро вернувшись на базу, мы натерли Ивана Сергеевича спиртом, напоили горячим чаем с малиной, а затем уложили в теплую постель. Скуповат был старик на слова, но тут во всем открылся. Выяснилось, что, отказавшись от лодки, он понадеялся на свой «секрет», хранившийся в мешке, — противоипритный костюм.

«Оконце» среди тростников у Маяка оказалось всего метрах в пятидесяти от берега. Иван Сергеевич натянул на себя непромокаемый костюм, забрал ружье с мешком и, прихватив на берегу палку, пошел по льду. «Обломлюсь, так час в холодной воде выдержу. Полсотни своих патронов выпущу, а потом соберу дичь, да и на базу», — решил он.

Молодой лед скоро обломился. Старик до пояса ушел в воду. Тогда он подтянул мешок повыше и, разбивая лед палкой, начал шаг за шагом продвигаться вперед. Вот и чистинка. Расставил чучела, забрался в заросли. Быстро наломал там сухого тростника, положил на кромку льда возле себя и, устроив на нем ящичек с патронами, открыл стрельбу.

А стрелял он хорошо, — скоро по «оконцу» заплавали и сбитые утки и выброшенные папковые гильзы.

Так бы Кожевников выпустил по жирным уткам весь запас патронов, если бы не оплошка.

Одна раненая крякуша упала на чистинку и с криком забилась. Потеряв ориентир, она направилась в сторону охотника, стремясь уйти в тростники.

«Вот бешеная! Хоть бы уж нырнула да ушла под лед», — сердито проворчал старик. Он схватил правой рукой палку, неосторожно метнулся к подранку, чтобы ударить, да и… разорвал костюм об острую кромку льда! Холодная вода хлынула в ноги, и он поспешил на берег. У берега, на счастье, лежала куча собранного кем-то хвороста. Иван Сергеевич стащил с себя злополучный «секретный» костюм и верхнюю одежду, достал зажигалку, поджег хворост.