Первая зорька

— А-а-а… мое почтение! Утки да рябки — потеряй деньки!

Или спросит:

— Далеко ли, Баламут, со своей мешалкой топаешь? Лес пугать да обутки драть?

Афоня за ответом в карман не лез. Так отрежет, что в другой раз подумаешь, прежде чем заговорить с ним.

Совсем по-другому вел себя Баламут дома.

Жена его была женщиной тихой, спокойной. Афоня любил ее. Придет домой, вроде зашумит, а как взглянет в большие синие глаза Паши, так и потеряет дар речи… Детей у них не было.

Как-то в августе Афоня катал дробь, а Паша ткала половики по заказу. Но вот женщина положила руки на бёрдо станка, заглянула в оконце, задумалась. Баламут тоже приостановил свою шумную работу, чтобы отсыпать в мешочек готовую дробь.

— Не знаешь, куда у меня пулелейка запропастилась? — спросил он у жены.

— В печурке, — последовал ответ. — На кого с пулями-то?

— Да надо вот… неровен час, сбегусь в лесу с медведем, а оборониться-то и нечем.

— А убил бы ты медведя, Афоня? Страшный ведь он, черный да косматый…

— Поди, не страшнее урядника да земского начальника! — пошутил Афоня.

— Да их ты не боишься, всегда споришь.

Ничего больше не сказал Афоня жене, только улыбнулся в усы. Потом растопил в очаге сложенный в ковшик свинец, начал лить пули…

Паша продолжала работу. Ее отдохнувшие ловкие руки опять послали челнок по основе; застукали подножки, захлопало бердо станка.

* * *

Твердо решил Баламут испытать счастье — убить медведя. До настоящей охоты по мелкому зверю еще времени много, а денег нет, хлеба мало… Медведь сразу бы поправил дела. Одного сала сколько! А шкура?

Медведи в тех краях водились.

Но куда, в какое место идти, чтобы встретить хищника наверняка, Афоня не знал. И вспомнил тут он одну историю.

Несколько лет назад жил в их селе парень по имени Проня. Полюбил он девушку Настю. Хотел жениться на ней, а родители выдали ее за другого. Долго страдал Проня, а потом ушел за три километра к глухому лесному озерку. Здесь разделся, привязал на шею камень, да и бросился в воду. На берегу так и осталась его одежонка. Долго искали люди утопленника, но не достали до дна озера, не нашли покойника. И люди решили озерко это назвать его именем.

Вот сюда-то и направился Баламут за медведем.

День выдался жаркий, душный. Надоедливая мошкара лезла в рот, глаза и нос. Лес как бы замер. Не шелохнулись листья, не кричали птицы.

«Дождь будет», — подумал Афоня, бесшумно, по-охотничьи, продвигаясь заросшей дорожкой к Пронину озеру.

Охотник обошел озерко. Оно было небольшое, метров тридцать в поперечнике. У берега виднелось множество следов разных птиц и зверей. В одном месте была чистинка, на которой отпечатались крупные медвежьи лапы. След — как от босой человеческой ноги, только много крупнее, шире и перед каждым пальцем дырка от когтя.

«Здесь надо сидеть. Сюда ходит», — решил Афоня. Он осмотрелся. Совсем рядом росла старая береза. Сходил, нарубил жердей и пихтовых веток. Метрах в четырех от земли устроил на березе полати-лабаз. Когда все было готово, поднял на полати ружье, топор, мешок и уселся ждать зверя.

«Только бы пришел, уж я его уважу!» — подбадривал себя охотник, расправляя усы. Сидеть было не скучно. Он не курил, а хлеб и квас в бурачке — под руками.

Скоро прибежали к озерку две лисицы. Полакали воды, почесались да опять — в лес. Прилетел табунок рябчиков да глухарь. Всем водичка-то нужна после жаркого дня! Глухарь не только напился, а еще и гладких камешков на берегу поклевал.

Стало смеркаться. В сторонке треснул сучок, второй… «Медведь?» — вздрогнул Баламут, сжимая берданку в руках. Но на чистинку вышел старый лось. Он шумно напился, бросился в воду, переплыл озерко. Выкупавшись, рогатый бык легко выскочил на берег, отряхнулся и ушел своей дорогой.

«Вот мяса-то! Пудов двадцать будет. Нам бы с Пашей на всю зиму хватило. А куда его в такую теплынь? Все одно пропадет», — подумал охотник. Потом он вспомнил, что лосей стрелять нельзя, что толстопузый урядник Степан Петрович долго терзал и обирал мужиков за них. Вспомнил и успокоился. Никчемные мысли!

Пришла ночь… Воздух посвежел, наполнился лесным ароматом. В небе зажглись далекие ласковые звездочки. Взошла луна, как масляный блин, залила дремлющий лес голубовато-мглистым светом. Над озерком повис реденький туман.

Вот кто-то заплескался в воде. Уж не русалки ли? Взглянул Афоня, а там словно человек раздетый стоит и руку к нему протягивает. «Проня?» Холодок пробежал по спине у Баламута. Охотник присмотрелся, вспомнил, что у берега-то березовый пень стоит, его и освещает луна.

— Тьфу ты, нечисть болотная, — отплюнулся он.

— Сплю! Сплю!.. — жалобно затянула в лесу сова-сплюшка. А в ответ ей, как человек, захохотала другая, потом далеко, далеко тревожно ухнул филин.

— Угу! Угу!

Кто-то заходил внизу под березой. Афоня наклонился, пригляделся, но никого не увидел. Ночь — так она и есть ночь, лунный свет в лес не проникает. «Вот так медведь-то подкрадется, да и стащит меня за ногу на землю», — усмехнулся Баламут. Ему опять сделалось жутко… Он быстро подобрал ноги на лабаз, пододвинул поближе топор. «На случай, ежели бердана осечку даст».