Первеницы мая

Их резко прервал Брюно. Ему нужно уйти. Он очень извиняется. Но он должен. Срочно. Немедленно. Прямо сейчас. Не теряя ни минуты. Овид его подменит. Ведь можно, что Овид его подменит, правда?

– Погоди, Брюно…

Но Брюно уже несся по коридору. Он вмиг оказался в северном крыле, проскочил мимо Амандины с метлой и резко затормозил перед дверью Жакара. Тут он вдруг заколебался. Готов ли он постучать? Что скажет принцу? Он пришел без донесения. Даже не думал его писать. Он пришел за бутылкой, но как ее заполучить? Как, черт возьми, он ее добудет? Если вообще ее содержимое не плавает где-нибудь в королевском водохранилище? Или в кувшинах с кухни? Сердце колотилось так сильно, что он даже не услышал, как три раза повернулся в скважине ключ и как скрипнули петли. Дверь открылась, и Брюно услышал, словно сквозь туман, голос королевы Сидры:

– Входи.

Он вошел. Ноги у него подкашивались. Берцовая кость, казалось, снова распалась на части. В гостиной, днем такой же темной, как и ночью, не было ни следа Жакара, зато на камине, рядом с единственной свечой, стояла проклятая бутылка – смерть под пробкой.

Брюно подумал, что спит, когда Сидра протянула ему ее.

– Бери.

Он взял бутылку двумя руками.

– Ты понял, что это.

Брюно кивнул.

– Жакар видит будущее королевства по-своему. Я тоже, но иначе. Избавься от нее.

Поскольку Брюно стоял молча, она спросила:

– Ты знаешь, что делать?

– Я отнесу ее туда, откуда она взялась, госпожа, – пролепетал он.

Сидра медленно кивнула.

– Потом? – спросила она.

– Останусь там, госпожа. Там, откуда она взялась.

Она кивнула снова. И даже как будто улыбнулась, но в этом Брюно не был уверен. То есть губы ее как-то двигались, но он их почти не различал. В его измученной голове метались образы: место для карантина, тайный ход, лодка, пес, гобелен со сценами охоты. Его легкие наполнялись зловонным духом корабля, он в тысячный раз делал роковой глоток, превративший его в смертельную угрозу для всего королевства.

– Убирайся, стражник.

Брюно вышел на ватных ногах, прижимая к груди бутылку. Лишь бы не разбить. Не выпустить. Не опрокинуть. Доставить на борт, то есть в преисподнюю, и самому остаться гореть в вечном пламени.

17

В порту начинался третий день карантина. Ровно в девять утра Лукас уже сидел в лодке рядом с рыбаком, которому пообещал заплатить из собственного кармана, и Лисандром, вставшим куда раньше обычного. Для Лисандра помощь Лукасу стала самым важным делом, даже пустельга отошла на второй план. Все рассчитывали на доверенное лицо короля, но ему-то где искать опоры? Нужно, чтобы хоть кто-то был рядом.

Они сразу заметили, что от карантинного судна никакой шлюпки им навстречу не плывет. Вода была как зеркало, ни малейшего всплеска. Неужели еще кто-то умер? Нет: если бы сжигали труп, был бы виден дым. Разве что умерли все? Возможно, это был самый логичный вывод, но Лукас его решительно отмел. Он вглядывался в неподвижное судно – книгу, которую не прочесть. И наконец решил:

– Придется подплыть поближе.

– Ну нет, я ближе не поплыву, – заявил рыбак.

– Трус, – заметил Лисандр.

– Ни за что. Вы сказали – только до шлюпки.

– Но шлюпки нет.

– Вот именно. Плывем назад.

– Им нужна вода, – сказал Лисандр. – Без воды они умрут.

– Как по мне, малявка, они все уже, видно, того.

– А если ты ошибся, дрейфун, их смерть будет на твоей совести, – парировал Лисандр.

– Его кто-то учит манерам, братишку вашего? – спросил рыбак у Лукаса.

– Нет, – ответил тот, подмигнув Лисандру.

А он бы хотел иметь такого младшего брата, нескладного, с длинным носом, жесткими волосами торчком: кожа да кости, а взгляд как у волхва.

– Тогда придется приплатить.

– Вор, – бросил Лисандр.

– Ты заткнешься, нет?

– Нет. Лукас тебе из своего кармана заплатил, хотя ему-то никто не платит. Так что греби, или я сдам тебя королю. Как труса.

– Ну-ну. Станет король говорить с таким невежей!

– Король относится к нему как к сыну, – заметил Лукас.

Рыбак поглядел на одного, на другого. Потом плюнул в воду, завязал платком нос и рот (по известному методу герцога Овсянского) и резкими, широкими гребками направил лодку к судну. Лукас сложил ладони рупором и позвал моряков. Лисандр свистнул, сунув в рот два пальца. Но им отвечали лишь чайки. Рыбак снова взялся за весла. Зараза мерещилась ему всюду: в темных водах, в спущенных парусах. Он слышал ее в скрипе снастей, в плеске волны. Так что к берегу он греб как ужаленный.

Лукас думал так же усердно, как рыбак налегал на весла. Экипаж или мертв, или совсем обессилел. Если первое – это конец. Если второе – нужно срочно послать кого-то их выхаживать. Но кого? Он прокручивал в голове варианты. Он обещал королю, что не ступит на борт. Но он также обещал капитану, что жертв больше не будет. Глядя, как рыбак все прибавляет ходу, закусив носовой платок, он понимал, что добровольцев искать без толку.

– Лукас, ты собрался к ним? – догадался Лисандр.