Первеницы мая

Лисандр невольно потрогал спину там, где Батист последний раз ущипнул его до синяка. Феликс махал руками, подбадривая его, чтобы он все рассказал.

– Нет, сир, – ответил он наконец.

– Ты уверен?

Лисандр кивнул. Тибо хоть и не слишком поверил, наседать не стал.

– Так что думаешь насчет моего предложения?

– Сир… – Феликс хотел было возразить снова, но не находил слов. Он сильно надеялся на нового наставника.

– Из тебя вышла прекрасная мамаша-наседка, Феликс, – заметил Тибо.

Рулевой расплылся в улыбке – вот это комплимент!

– Но он уже не птенчик, погляди.

Феликс поглядел, но, на его взгляд, Лисандр только-только вылупился из яйца.

– Если не подтолкнешь его к краю гнезда, рано или поздно он выпадет сам. Это неизбежно, как я вижу. Ну, Лисандр? По рукам?

Лисандр снова кивнул.

– Отвечай нашему величеству, – забеспокоился Феликс, с ужасом представляя опустевшее гнездо.

– Спасибо, сир.

На самом деле Лисандр был разочарован: Тибо никогда не покидал дворец. Сопровождать его в поездке – несбыточная утопия. Так что школа, школа, школа.

Но он ошибался. Вскоре королю выдастся прекрасный повод пуститься в путь.

29

Тибо целыми днями только и делал, что устранял последствия зимы и готовился к лету, которое грозило стать аномально жарким. Первые недели апреля выдались такими знойными, будто на дворе июнь. От запаха ландыша было не продохнуть, небо упрямо голубело, а солнце сжигало все, чего касалось. Все живое искало тени, а что не могло спрятаться – высыхало на месте, и Тибо был уже не в силах работать в четырех пурпурных стенах, словно рак в кастрюле с кипящей водой.

Все новости, с какими приходил к нему Манфред, он встречал без радости – даже хорошие. К примеру, когда однажды Манфред объявил ему с довольным видом, что кражи украшений прекратились, он лишь спросил рассеянно, не отрываясь от отчета о сгоревших посевах в Центре:

– Когда?

– Ваше королевское величество, совпадение весьма обескураживающее, но кражи прекратились с тех пор, как с господином де Френелем случилась трагедия.

Тибо поднял голову. Седая прядь упала ему на глаза.

– Вы же не думаете обвинять несчастного Блеза в краже побрякушек, Манфред?

– Разумеется, нет, ваше королевское величество, – заверил Манфред, имея на уме ровно эту гипотезу. – Я лишь хочу уточнить, что все украденные драгоценности были превосходного качества. У вора искушенный глаз.

– У вора или у воровки, Манфред. Подождем, что наденут дамы на ближайший бал. Если, конечно, он у нас когда-нибудь будет…

– Да, ваше королевское величество, – поклонился Манфред.

Как только камергер вышел, Тибо вернулся к отчету. Но сосредоточиться не мог. История с украшениями его-таки зацепила. Тибо думал, что, укради он сам что-нибудь при дворе, он ни за что не посмел бы носить украденное на людях. К тому же украшения, сделанные в королевстве, очень легко узнать, и вору (или воровке) продать их будет так же сложно, как и носить. А главное, он думал, что день трагедии с Блезом – это также и день побега Жакара.

Что, если все эти драгоценности плывут сейчас в Ламот? Что, если Жакар увез с собой целый клад? Тибо даже представить боялся, что его брат может сделать с таким состоянием… Вывод: даже хорошие вести – на самом деле дурные.

Вот почему он не слишком радушно встретил своего камергера, когда тот через несколько дней вошел с письмом на серебряном блюде.

– Вы бы мне лучше так капитана Лебеля доставили. Мне он нужен. Где он?

– Предлагаю вам, сир, взглянуть на ваши часы. Капитан никогда не беспокоит вас раньше девяти утра. Образцовая деликатность.

– Но почему те, кто не хочет беспокоить, всегда нужнее всего?

Камергера замечание явно задело.

– Ах, Манфред, ну не сердитесь, я же вас нанял как раз для того, чтобы вы меня донимали. И вы превосходно справляетесь, должен заметить. Что вас привело на этот раз?

– Письмо, сир, только что доставленное. По правде сказать, оно адресовано принцу Краеугольного Камня Тибо. И строго говоря, это уже не вы, сир, но поскольку такого человека теперь нет вовсе…

– Хм-м. Странно. Дайте взглянуть?

«Мой дорогой принц», – начиналось письмо. Но продолжение было еще поразительнее. Сперва Тибо читал, качая головой, потом поскреб подбородок, потом у него вырвалось громкое «Не может быть!» И вдруг он вскочил со стула, расхохотался, вскинул руки к потолку, три раза обошел ковер, как пес, который ловит свой хвост.

– Вы понимаете, что это значит? – воскликнул он, остановившись перед камергером.

– Э-э… нет, сир.

– Письмо от Дорека! Адмирала Дорека! Альбера Дорека! Пожалуйста, позовите Эму. А я пойду за капитаном, это ждать не может.

Первым делом Тибо заглянул в комнату капитана, где царил хаос, но нашел его в кухне: тот спал за столом сном младенца. Ночи у Гийома выдавались все более сказочные, и проводил он их в развалинах сторожки в глубине парка. Затем, соблюдая тайну, возвращался к себе до рассвета и ложился не раздеваясь. Днем он ценой нечеловеческих усилий старался не смыкать глаз, но в итоге задремывал в самых удивительных местах.

– Ох, Лебель! А ну на правый борт, да поживей!