Первеницы мая

– Я быстро съезжу, Эма. Всего две ночи в усадьбе Ис. Завтра встречусь с Дореками, а послезавтра к обеду вернусь. Меньше двух суток. Отпустишь меня?

– Короля – охотно, но мужа уже не так…

– К несчастью, по отдельности они не ездят.

– Да, это я заметила. – Она замялась. – А если это ловушка, Тибо? Вдруг кто-то хочет заманить тебя подальше от дворца?

– Эма! Захоти кто-нибудь меня заманить, уж наверное, выдумал бы что-то поубедительнее этой сказки. К тому же здесь почерк Дорека, его подпись, его печать с морским якорем, да вдобавок от бумаги пахнет духами его жены!

– Прости, Тибо… Просто… Я уже теряла тебя один раз, и одного раза мне хватило.

– Меньше двух суток, Эма.

– Я хочу знать, что все хорошо. Если бы ты мог как-нибудь держать меня в курсе…

– Проще простого: возьму с собой почтового голубя. Если что-то случится, несколько взмахов крыла, и ты уже все знаешь.

– Хорошо, – согласилась она, но с тем же мрачным видом. – Но только чтобы к вечеру ты правда уже приехал. Самое позднее – вечер двадцать девятого апреля. Обещай мне, Тибо.

Он не понимал причин ее беспокойства. Ей ничего не грозило в его отсутствие. Жакар где-то плавал по морям, часовые стерегли все входы во дворец, патрули в штатском прочесывали порт. Роды ожидались только в июне, а беременность шла великолепно. Тибо не знал, как сильно он нужен своей жене здесь, во дворце, перед первым мая. Он обнял ее, но она была где-то далеко, и, даже касаясь ее, он не мог ее найти.

– Двадцать девятого апреля, обещаю, – сказал он, целуя ее.

Тибо тут же вышел, надеясь перехватить Лисандра до школы. На улице ветер приятно обдувал лицо, и все встречные оборачивались. Они не сразу его узнавали, а узнав, еще пару секунд привыкали к шраму. Феликс смотрел на короля не меньше минуты. Тибо пришлось обойти его и самому заглянуть в комнату.

– Доброе утро, Лисандр. Плохая новость: в школу ты не идешь. Срочно в конюшню.

К Феликсу разом вернулся дар речи. Хватит с него навозной вони.

– Опять в конюшню! Зачем, сир?

Тибо, не отвечая, уже выходил вместе с Лисандром. Он подвел его к стойлу Эпиналя и сказал:

– Твой конь.

Лисандр оглянулся посмотреть, к кому король обращается.

– Твой, Лисандр. С сегодняшнего дня это твой конь.

Габриель, главный конюх, услыхав о таком щедром подарке, выпучил красивые голубые глаза. Проказа завистливо повел плечом. Лисандр стоял, разинув рот.

– Эпиналь не возражает. Правда же?

Тибо потрепал его за ухо.

– Брюно Морван у него спрашивал, а ты как думал? Легкий наездник, который часто кормит яблоками, ему по душе. Мне кажется, у тебя есть все данные.

Лисандр по-прежнему не говорил ни слова. Зато улыбался, что было для него такой редкостью, что вполне искупало молчание.

– Сегодня после обеда мы едем в путешествие, – продолжал Тибо, – ты умеешь скакать верхом? Нет? Что ж, у тебя утро, чтобы научиться. И не мешкай, иначе – школа. Габриель! Я говорил на днях, что мне нравится вот этот, Зефир. По-моему, многообещающий жеребец.

Он указал на красивого белого коня, который играл тугими мышцами и бил от нетерпения копытом: для короля, не садившегося в седло уже много месяцев, хуже не придумать.

– Сир, я уже замечал вам, что Зефир…

– Не готов, знаю, ты сто раз говорил.

– Он слишком напористый, сир, слишком своевольный, слишком…

– Продавай ты его мне, и то не расхвалил бы лучше.

Конюх хотел было возразить, но Тибо уже шел к дверям.

– До скорого, Габриель. Спасибо.

30

Новость о том, что адмирал исцелен чудесным наложением рук, разлетелась со скоростью молнии. Не меньшее удивление вызвала и поездка Тибо, поскольку он не покидал дворца с самого возвращения из Гиблого леса. Народ собрался посмотреть на его отъезд, и все заметили, что королева его не провожала. Она, с тяжелым сердцем и темными глазами, осталась в своих покоях, чтобы не прощаться с ним на людях.

Эма волновалась не зря, потому что в тот самый миг, когда Тибо миновал арку на холме, на пороге ее будуара появилась Мадлен с загадочным зеленым свертком.

– Амандина передала это для вас, госпожа, – объяснила она, надеясь узнать, что внутри.

– Положи и иди.

– Госпоже нехорошо?

– Выйди, Мадлен.

Оставшись одна, Эма развернула сверток. Внутри была небольшая матовая склянка и записка, которую она разобрала с трудом:

«Шесть капель в воду, пить на рассвете. Двенадцать капель в масло, на живот в полночь».

Зелье пахло шалфеем, малиной и можжевельником. Эма спрятала его в тумбочку возле кровати. Тибо действительно заманили подальше от замка. Но ловушка была не для него, а для нее. Никогда бы он не позволил ей сделать то, что сделает она, пока его нет рядом, – вызвать преждевременные роды их дочери. Так исцеление Дорека тоже было частью великого замысла Сидры? Не она ли – посетивший его ангел?

Тибо тоже не лучшим образом переживал начало путешествия. Он переоценил свои силы. В седле он дрожал как лист, с него лился холодный пот, и ужасно тошнило. Его подмывало тут же вернуться назад, пешком, и свернуться калачиком в своей постели. Но он попытался убедить себя, что морской бриз приведет его в чувство. Остальные пристально глядели на него и ехали осторожным шагом.