Первенцы русской свободы

Всё в жертву памяти твоей:
И голос лиры вдохновенной,
И слёзы девы воспаленной,
И трепет ревности моей,
И славы блеск, и мрак изгнанья,
И светлых мыслей красота,
И мщение, бурная мечта
Ожесточённого страданья.

(II, 433)

Полный текст этого стихотворения был опубликован впервые в книге проф. И. А. Шляпкина «Из неизданных бумаг Пушкина»[614]. До тех пор мы знали из него только четыре первых строки; издатели относили их к 1826 году. На автографе этого стихотворения, принадлежавшем И. А. Шляпкину, находим точную дату: «1825 Триг. 23 Тригорск. 22»[615].

К кому относится это стихотворение? Чьей памяти поэт приносит в жертву все драгоценные порывы своей души? П. А. Ефремов в издании 1882 г. (т. II, с. 398) высказал предположение, что эти стихи вызваны воспоминанием об одесской знакомой Пушкина, Амалии Ризнич[616]. И. А. Шляпкин полагает, что ввиду даты: «1825 год», раньше неизвестной, окончательно падает предположение П. А. Ефремова, и высказывается положительно за то, что оно относится к известной Анне Петровне Керн. То или иное решение вопроса о том, к кому относятся различные стихотворения Пушкина, имеет важное значение для биографии поэта. Несомненными являются указания его самого, но они редки, и приходится делать одни предположения,— а между тем, в собраниях сочинений, даже самых новейших, мы встречаем не мало таких догматических «усвоений» стихотворений Пушкина тому или другому лицу,— усвоений, которые каким-то неведомым путём повысились из догадок на степень достоверных свидетельств. В особенности мало достоверны и спутаны указания при стихотворениях, связанных с семьёй Раевского и с пребыванием Пушкина на юге, при посланиях кн. М. А. Голицыной, урожд. Суворовой, при стихах, посвящённых Амалии Ризнич[617]. Попытаемся разобраться в том, кому же именно посвящено стихотворение: «Всё в жертву памяти твоей» и т. д.

Относится ли оно к А. П. Керн? Об её отношениях к Пушкину, по крайней мере, в тот 1825 год, к которому относят это стихотворение, мы можем судить по письмам к ней А. С. Пушкина, напечатанным во всех изданиях. Не вдаваясь в подробности этих отношений, отметим только общий, чувственный характер увлечения Пушкина[618]. Невозможно допустить, чтобы Пушкин и «мщенье — бурную мечту ожесточённого страданья» — принёс в жертву той, которую он называл «вавилонской блудницей», которой он писал в таком лёгком тоне: «Перечитываю ваше письмо вдоль и поперёк и говорю: „милая! прелесть! божественная!..“ и потом: „ах мерзкая!“ Простите, прекрасная и нежная, но это так»[619], и т. д. Вряд ли бы стал Пушкин выражаться: «всё в жертву памяти твоей», в то время, как Керн была недалеко от него: в Тригорском, или в Риге, или в С.-Петербурге (с момента встречи 1825 года, Керн только в этих местах и была в этот год). Все эти соображения приводят к следующему выводу отрицательного характера: предположение о посвящении стихотворения А. П. Керн не может быть допущено. И такой вывод имеет своё значение.

Прежде чем обратиться к предположению П. А. Ефремова, остановимся на комментариях И. А. Шляпкина, которые могут послужить образцом того, как не следует делать комментарии. Разбор их поможет нам вникнуть в содержание стихотворения, а выяснение содержания имеет существенное значение для нашей цели. Высказавшись предположительно о посвящении стихов А. П. Керн, И. А. Шляпкин без оговорок распределяет партии: «на Е. Н. Вульф намекает поэт, когда говорит о слезах воспалённой девы. „Трепет ревности моей“ — конечно, намёк на А. Н. Вульфа, уехавшего с А. П. Керн в Ригу». Необходимо указать, что подобные комментарии могут опошлять стихи Пушкина и лишать их всякого художественного смысла. Стихотворение прекрасно именно по глубокому чувству, его проникающему: поэт приносит в жертву памяти о любимой женщине всё самое ценное для его души, и слёзы воспалённой любовью девушки, всякой девушки, и мучения ревности, всякие мучения, и блеск, и славы и т. д. И. А. Шляпкин низводит стихотворение почти до эпиграммы: — увы, поэт готов пожертвовать памяти любимой им только слёзы Евпраксии Николаевны Вульф; поэт готов ради памяти отказаться ревновать её к Алексею Николаевичу Вульфу.

Но прав ли П. А. Ефремов, утверждая, что это стихотворение относится к Ризнич?

II

Эпизод одесского увлечения Пушкина Амалией Ризнич принадлежит к интереснейшим и запутаннейшим пунктам биографии поэта.