Первенцы русской свободы

Язвительная стрела попала в цель. Пушкин остро почувствовал удар, не только почувствовал, но и сразу понял, от кого он идёт. Почти сразу же по получении пасквиля Пушкин пришёл к твёрдому и непоколебимому убеждению, что пасквиль идёт от голландского посланника барона Геккерна. Геккерн мстил Пушкину за то дурацкое положение, в которое Пушкин поставил и его, и его приёмного сына Дантеса[882] осенью 1836 года[883]. Дантес вёл любовную игру с H. Н. Пушкиной; страсть его была возбуждена в высшей мере, возбуждение не ускользнуло от Пушкина, и Дантес, желая отвести грозу от Натальи Николаевны, спас её, заявив, что ухаживания его относятся не к Наталье Николаевне, а к сестре её Екатерине[884]. Пушкин принял за истину заявление Дантеса и понуждал его к женитьбе. Геккерн, бросая намёк на императора, как оскорбителя семейной чести Пушкина, рассчитывал, быть может, в суматохе избавиться от вынужденного брака.

Перед Пушкиным было три врага: Дантес, Геккерн и Николай. Дантесу он послал вызов. После долгих переговоров и просьб Геккерну удалось отвести удар и убедить Пушкина отказаться от дуэли. Но Дантес был последним для Пушкина человеком в этом деле. В порыве отчаяния и бессилия Пушкин попробовал было разорвать свои связи с царём, сделав попытку вернуть ему денежные ссуды, выданные ему по царской милости[885]. Но это ему не удалось, да этого ему, Геккерну, было бы и мало. Но Геккерн, отправляя диплом, задевал честь не только Пушкина, но и царя: конечно, ему и в голову не приходило, что царь когда-либо узнает содержание диплома. Пушкин замыслил месть, разительную, полную, опрокидывающую человека в грязь. Он решил пойти напролом и выдать Геккерна с головой монарху. «Привлечь высочайшее внимание к пасквилю, предъявить его царю: не я один, муж Натальи Николаевны, помянут здесь, но и брат ваш, да и вы сами, ваше величество. А смастерил этот пасквиль господин голландский посланник барон Геккерн. Обратите на его голову громы и молнию!» Такой диплом для Николая Павловича то же, что кусок красной материи для быка. Да, в таком случае произошёл бы, действительно, скандал, единственный в своём роде… Указание на Геккерна как на составителя подмётного письма, задевающего семейную честь императорской фамилии, сослужило бы Пушкину несомненную пользу и в отношениях царя к чете Пушкиных. Произошло бы поражение и другого опасного — гораздо более опасного, чем Дантес,— поклонника Натальи Николаевны — Николая Павловича Романова. Атмосфера была бы разрежена. Вот та тонкая игра, которую хотел повести Пушкин[886]. После замирения дела о дуэли с Дантесом Пушкин решил перейти в открытое нападение на Геккерна. Он написал письмо голландскому посланнику. Текст его нам неизвестен, но граф Соллогуб, которому Пушкин прочёл это письмо, утверждал, что в известном письме, отправленном Геккерну 26 января 1837 года, Пушкин повторил почти текстуально своё ноябрьское письмо. Соллогуб вспоминал впоследствии о чтении письма в день 21 ноября: «Губы его [Пушкина] задрожали, глаза налились кровью. Он был до того страшен, что только тогда я понял, что он действительно африканского происхождения»[887]. Этого письма Пушкин не отправил, но в тот же день 21 ноября он написал следующее письмо: