Первенцы русской свободы

Нет сомнения, что и только что рассказанная история, и вообще треволнения, вызванные камер-юнкерским званием, заняли не последнее место (вернее, одно из первых) в ряду мотивов, под влиянием которых в Пушкине созрело и окрепло летом 1834 года желание порвать все отношения с царём, уйти в отставку, уехать в деревню и вернуть утраченную независимость. У поэта не хватило силы осуществить это решение, и его порыв ограничился первым шагом — подачей прошения об отставке, которое ему пришлось в условиях довольно унизительных брать обратно. История с отставкой хорошо известна. Николай милостиво разрешил Пушкину взять отставку обратно: «Я ему прощаю, но пригласите его, чтобы ещё раз объяснить ему всю бессмысленность его поведения и чем всё это может кончиться; и что то, что могло бы быть простительно двадцатилетнему безумцу, не может быть извинительно человеку тридцати пяти лет, мужу и отцу семейства»[874]. В этих словах, написанных Николаем на докладе Бенкендорфа, чувствуется раздражение, охватившее царя, когда он в перехваченном письме Пушкина прочёл упрёк себе за то, что упёк Пушкина на старости лет в камер-пажи. Пушкин для своих тридцати пяти лет находит неприличным камер-юнкерское звание, но не может, по мнению Николая, совершать проступки, простительные тому возрасту, который соответствует камер-юнкерскому званию. Пусть же пеняет на себя. Об истории с отставкой в дневнике находим три строки: «Прошедший месяц был бурен. Чуть было не поссорился я со двором [читать надо: с царём] — но всё перемололось.— Однако это мне не пройдёт»[875]. Пушкин сделал определённый вывод об отношении к нему Николая I и не ошибся. После этого столкновения Николай стал добивать самолюбие Пушкина. Мы уже приводили запись Пушкина о том, как царь хотел прислать за ним фельдъегеря или лейб-медика, когда он не явился приносить свои поздравления. Это было после столкновения.

Кроме чисто фактических сообщений и записей о Николае I, смысл и цель которых мы теперь расшифровываем, в дневнике есть два общих суждения, которые упрятаны Пушкиным среди записей и не останавливали внимания исследователей. Но они покрывают своим значением все фактические записи. Они лаконичны, но нам известна насыщенная скупость Пушкинского стиля, и потому мы считаем нужным подчеркнуть выдающееся значение этих двух суждений Пушкина для разрешения вопроса об отношениях Пушкина к царю и об эволюции его политического мировоззрения. Первое суждение — общее, о начале самодержавной власти: «Что ни говори, мудрено быть самодержавным». Второе суждение — о Николае I, синтетически представляющее резюме изучений личности Николая. «Кто-то сказал о государе: в нём много прапорщика и мало Петра Великого». Пушкин осторожно записал: «кто-то сказал». Этот кто-то очень близок Пушкину, он не стал бы цитировать, если бы не сочувствовал ему, этот кто-то, конечно,— сам Пушкин. И когда Пушкин 21 мая 1834 года заносил суждение о Николае в свой дневник, не вспомнил ли он с горечью стихи, написанные им 22 декабря 1826 года?

Семейным сходством будь же горд,
Во всём будь пращуру подобен:
Как он, неутомим и твёрд
И памятью, как он, незлобен[876]

.

Во всяком случае, это пожелание поэта надо сопоставлять с тем выводом, который был сделан Пушкиным в 1834 году из сравнения Николая с Петром. Все записи дневника о Николае свидетельствуют о том, что царь не удовлетворил пожеланию Пушкина и не обнаружил того сходства с Петром, которого желал ему Пушкин. Смешно и странно сопоставлять с обоготворённым Петром «Медного всадника» — монарха-прапорщика.

Нам кажется,— анализ записей Пушкина о Николае I в дневнике даёт нам возможность сделать заключение, что принятое биографами и исследователями Пушкина представление об отношении Пушкина к царю не соответствует действительности. В 1833—1834 году Пушкин проявил критическое отношение к Николаю и как к монарху, и как к человеку, и трезво посмотрел на державца полумира. Положительное и восторженное отношение к Николаю сменилось отрицательным. На месте великого государя оказался прапорщик, а на месте человека-героя оказался мелкий человек, ограниченный и узкий, злобно-памятливый.

Последнее свидание в 1836 году (Новое о дуэли) [877]

I